Надежда умирает последней!
Шрифт:
Птицына осталась в сорочке, а из двух, найденных у Светки, карандашей — синего и зеленого, а так же резинки для волос, соорудила подобие креста.
— Я ж, типа, священник, — пожала она плечами. — И кстати — единицу к мудрости дает! — голосом победителя, задрав нос, сообщила пигалица.
Вот не пойму — с одной стороны — она меня жутко бесит. С другой — делает довольно интересные находки. Чем, правда, еще больше бесит.
Махнул на нее рукой.
Дольше всех одевали сеструху. На голове ее красовалась та самая кастрюля с антресолей, только ее закрепили на подбородке,
— Торцевая, да еще из дуба! — гордо сообщила она какую-то ахинею. Но вот парикмахерша и Смородина поняли. И уважительно закивали головами.
К поясу привязали доску попроще, чтобы защищала спереди, а сзади — заставили одеть тот самый напопник. Из коридора я притащил Светкину защиту для роликов на локти и колени. Шлем брать не стал — по сравнению с кастрюлей он был совсем хлипким. На бедра и голени намотали скотчем плотный картон в пару рядов. От чего-то серьезного не защитит, а вот всякая мелкая тварюшка не прокусит.
— Я двигаться не могу! — сдавленным голосом заявила сеструха, когда маман пыталась придумать, как-бы и на шею Светке присобачить воротник из картона.
— Тебе и не надо! — твердо заявил я. — Тебе надо принимать урон на себя!
— Скучища! — вздохнула сеструха. А маман добавила:
— И очень опасно!
Итак, все были готовы и собрались у входной двери. Но даже я немного опасался выходить на площадку этажа. Кто знает, что нам там система сгенерировала
— Пееееть… — сеструха, несмотря на свое обмундирование и прежний запал, спряталась за меня. — Ты ж саммонер. Вызови свое животное, пусть вперед идет. Его не так жалко.
Справедливо. Правда есть одно «но».
— А я в курсе, как его вызывать, что ли?
— Может, в разделе помощи спросить? — пискнула Смородина, сжимая в двух руках, около груди, ножичек. Как бы не поранилась сама или кого другого не задела.
Но мысль здравая. Я важно сказал слово «Функционал», тетрадочка упала в руки, потом открыл на страничке «Помощь», произнес это же слово, мне из воздуха упала ручка. Опять та, из помойки! Я заскрипел зубами, но взял себя в руки, прислонил тетрадочку к стене и написал: «Как присуммонить существо?» На «..ство» ручка перестала писать, как обычно, если делаешь это на вертикальной поверхности. Но я доцарапал.
«Ты танцующий с бубном»!
Ответ появился тут же, заменив мой вопрос. Я обиделся. Что за ответ такой? Не ответ вовсе… Присел на табурет в коридоре, положил тетрадь на колени. Написал еще:
«У меня нет бубна!»
«Ты ТАНЦУЮЩИЙ с бубном»!
«А как абилку то найти?»
«ТАНЦУЙ»!
«Я не умею»!
На последнее мне уже ничего не ответили. Ручка исчезла, тетрадь тоже. Гады… Я встал.
Танцевал я в последний раз… Никогда. Если не считать танца зайчиков в детском саду, когда мне было четыре. Там я все полминуты стыда простоял как истукан, испуганно пялясь на кучу родителей, которые пялились на меня в ответ. Больше меня в танцевальные
Так что, почесав щеку, попытался представить, как должно происходить сие действо, и затанцевал. Как мне показалось — весьма креативно. А в реальности, похоже, что не очень. Ржали все. Даже маман. Хорошо Сигизмундовна догадалась у Смородины ножик отобрать, а то девчонка себе бы сейчас им подбородок проткнула, так сильно смеялась.
— Больше похоже, что тебя током ударили, а потом ледяной водой облили, — даже всхлипывая от смеха, сообщила Светка.
Я обиделся. Сами ведь хотели, чтобы я призвал кого-то. И вообще, те, кто на вопросы в «Помощи» отвечают, обманули. Никто не присаммонился…
И тут прямо передо мной раздался: «Плюх».
Стесняшки-таракашки
Мы дружно, всемером смотрели на склизкую мерзость, что появилась из неоткуда.
— Гадость, — резюмировала Смородина.
Я был с ней согласен.
Нечто, размером с кирпич. Сверху какое-то неприятно-коричневое, волокнистое, с вкраплениями оранжевых кусочков, при этом, местами покрыто плешками какого-то бело-зеленого пуха. Нижняя часть же была похожа на серовато-коричневое желе.
— Меня терзают смутные сомнения, — медленно проговорила Сигизмундовна. — И вроде я понимаю, что это такое… И эти милые узоры плесени…
— Мам! — Светка с трудом развернулась к маман. — А это не тот холодец, что уже третью неделю на дальней полке холодильника стоял, а выбросить его ты никак не решалась?
— Да, это он… — трагично протянула маман. Как же! Теперь все будут знать, что ее холодец есть никто не стал.
— Меня больше интересует, — начал медленно говорить я, а потом заорал. — Это что, мой питомец!?
Все опять уставились на еле подрагивающую субстанцию. И вдруг — «Чпок» — и прямо посредине одной из боковых граней холодца выскочил глаз. Знаете, такие бывают у дешевых мягких игрушек. Под прозрачной пластмассой крутится черный кружочек и зафиксировать его никак нельзя. Меня всегда пугали игрушки с такими глазами. Похожи на косоглазых и сумасшедших.
— Он должен им видеть? — скорчила рожу Птицына.
— Я сейчас умру! — пролепетала парикмахерша где-то сзади.
— Неее, — покачала головой Сигизмундовна. — Самое больше — в обморок, как дура, шмякнешься.
Слова СтаройКошелки напомнили парикмахерше, что сочувствующих тут нет, и в обморок падать она передумала.
«Чпок! Чпок! Чпок! Чпок!» — с каждого из четырех нижних углов из холодца выскочило по тоненькой ножке. Три из желе, прозрачные, четвертая из мясных кусочков с морковкой посредине.
Холодец неуверенно встал на ножки, покачался, шатаясь прошел пару шагов в одну сторону, потом в другую, попрыгал и, вроде, освоился. Развернулся, посмотрел на меня своим безумным глазом с болтающимся пластмассовым зрачком и засеменил конечностями, похожими на медузьи.