Надежда умирает последней
Шрифт:
– Я не уверен, что сам понимаю всю меру опасности.
– Она сказала, что случились кое-какие вещи.
– Не вещи, а трупы случились по обе стороны нашего пути. Нас все время сопровождали.
– Кто они, компания?
– Местная полиция, возможно, были и другие. Я не знаю, они не представлялись.
Мэйтленд внезапно встревожился.
– Если они проследили за вами, то знают, что вы здесь.
– От кого вы скрываетесь? От компании? Или местной полиции?
– От всех.
– Кто является главным?
– Каждый.
– Это усложняет дело.
Мэйтленд сел на спальный помост
– Я хотел остаться один, только один.
Гай смотрел на израненный череп Мэйтленда и спрашивал себя, почему он не испытывает жалости к этому человеку? Безусловно, он заслуживает по меньшей мере жалости. Но Гай чувствовал лишь раздражение, потому что Мэйтленд сейчас думал только о себе. Вилли заслуживала лучшего отца.
– Ваша дочь уже нашла вас, вы не можете этого изменить. Вы не можете оттолкнуть ее обратно в прошлое.
– Я и не хочу этого. Я рад, что она меня нашла.
– Все же вы не потрудились сообщить ей, что живы.
– Я не мог. – Мэйтленд посмотрел на Гая глазами полными боли. – Рядом были люди, которых я должен был защищать, дети, Лан.
– Кто собирался причинить им вред? – Стоя напротив, Гай возвышался над сидящим человеком. – Прошло двадцать лет, а вы все еще боитесь. Почему? В чем вы замешаны?
– Я был только пилотом, водил самолет и никогда не имел отношения к грузам.
– Какие это были грузы? Наркотики? Медикаменты? Оружие?
– Иногда.
– И какая сторона осуществляла поставку?
Мэйтленд резко выпрямился:
– Я никогда не работал на врага. Я лишь выполнял заказы.
– Каким был ваш последний заказ, что вы можете сказать о последнем рейсе?
– Доставить пассажира.
– Интересный груз. Кто был этим пассажиром?
– Его имя не было записано в декларации. Но я думаю, что это было очень важное лицо, некий Лао, и его намеревались убить. Нас не сбивал вражеский огонь, бомба разорвалась внутри самолета. И она была заложена на нашей стороне. Предполагалось, что мы все погибнем.
– Почему?
Возникла долгая пауза. Наконец, Мэйтленд встал, подошел к двери и посмотрел на хижины.
– Я думаю, что пора поговорить со старшими.
– Что они могут сообщить мне? Мэйтленд обернулся и посмотрел на Гая:
– Все.
Малышка Лан заплакала. Мать приложила ее к груди и стала тихонько укачивать. Она ласково ворковала над ребенком, но все же чутко прислушивалась к разговору мужчин.
Они все собрались на слушание. В центре хижины сидели трое деревенских жителей: двое мужчин и женщина. Их древние лица были почти скрыты за дымом самокруток. Женщина дымила и что-то бормотала по-вьетнамски. Она показала на небо, а затем на Мэйтленда.
Гай переводил Вилли.
– Она говорит, что твоему отцу не время было умирать, но двое других, американец и Лао, были обречены на смерть, им суждено было встретить все свои жизни… – Он затих, загипнотизированный голосом старухи. Ее голос дрейфовал подобно дыму, клубящемуся в тенях хижины.
Заговорил один из стариков, его голос звучал мягко, едва слышно.
– Он не согласен, – тихо перевел Гай, – он говорит, что не судьба убила Лао.
Старуха неистово замотала головой, теперь у них возник спор относительно того, почему умер Лао.
Даже во мраке хижины блеск предмета не вызывал сомнения. Золото.
– Это медальон, – прошептала Вилли, – одна девушка рассказывала нам о нем.
– Это медальон Лао, – пояснил ее отец.
Старик вручил узелок Гаю, и тот осторожно взял медальон. Хотя поверхность и пострадала от взрыва, рисунок отлично сохранился: трехголовый дракон с обнаженными клыками и острыми когтями, готовый к битве. Старик со страхом прошептал что-то.
– Он уже видел однажды этот медальон, несколько лет назад в Лаосе, на шее принца Соуванны.
Гай прерывисто задышал.
– Это королевский герб! Тот пассажир…
– Единокровный брат короля, – сказал Мэйтленд, – принц Ло Ван.
Горький ропот пробежал среди собравшихся.
– Я не понимаю, почему компания хотела его смерти?
– В этом нет смысла, – поддержал ее Гай, – Ло Ван был нейтрален и, кажется, склонялся к нашей стране. Он был прямой и честный лидер. С нашей поддержкой он мог крепко обосноваться в Лаосе. Это могло иметь для нас большую пользу.
– Это то, что предполагалось, – возразил Мэйтленд. – Та корзина была его, с нею он намеревался приземлиться в Лаосе.
– Чтобы купить армию? – спросила Вилли.
– Точно.
– Тогда почему его убили? Он ведь был на нашей стороне?
– Но парни, которые взорвали самолет, не были на нашей стороне, – заметил Гай.
– Вы подразумеваете коммунистов?
– Нет, кого-то более опасного, кого-то из наших.
Старики затихли, наблюдая за своим давним другом и его гостями.
Старуха снова заговорила. Мэйтленд переводил:
– Во время войны, когда коммунисты были в Лаосе, некоторые наши скрывались в пещерах, в них мы спали и жили. Но у нас было все: сады, огороды, цыплята и свиньи – все, чтобы выжить. Однажды, когда я еще плохо знала, как там живут, я услышала самолет, подумала, что это враги, американцы. Я взяла свою винтовку и отправилась стрелять по врагу. Но командир моей ячейки остановил меня. Я не могла понять, почему? Почему он позволяет самолету приземлиться – на нем вражеские маркировки, американский флаг. А наш командир приказал разгрузить самолет. Там в корзинах было оружие и боеприпасы. Тогда мы загрузили самолет опиумом в мешках. Я подумала, что это был обмен товарами. Я решила, что самолет был захвачен нашими, но пилот вышел из кабины, и я увидела его лицо, он не был вьетнамцем, он был американец.
– Монах подзагибает, – мягко произнес Гай.
А женщина смотрела на них темными непроницаемыми глазами.
– Я тоже его видел, – признался Мэйтленд, – я содержался в лагере к западу отсюда, когда он приземлился. И заявляю, что вся эта проклятая страна – фабрика опиума, и деньги на нем делались обеими сторонами. Думаю, именно поэтому Ло Ван и был убит. Все покрывала война. Выгодно поддерживать беспорядок, вроде грязной войны, чтобы обделывать свои делишки.
– Кто еще видел пилота? – спросил Гай, оглядев собравшихся. – Кто еще помнит, как он выглядел?