Надежда все исправит
Шрифт:
— Вообще-то у меня Паша есть. Он на вахте в Норильске.
Паша — это отец ее второго ребенка. Я резко выдохнула, и из моего рта вырвалось облачко пара. Сестра просто подшучивала надо мной, а я сорвалась и нагрубила.
— Прости, не знаю, что на меня нашло, — я отвела взгляд, и сестра, пожав плечами, ответила:
— Ты всегда была такая.
— Какая? — я нахмурилась, ожидая нелестной характеристики.
— Жесткая, — коротко произнесла Софа, — Я в детстве обижалась. Думала, что ты меня ненавидишь. А потом поняла, что ты просто копируешь маму.
Софа
Я всегда винила ее за строгость и равнодушие, но я сама всем своим видом отталкиваю тех, кто ко мне тянется. Я делаю больно. Но хочу ли я этого внутри?
— Я никогда не испытывала ненависти к тебе, — призналась я, не глядя на сестру.
Мне нравилось возиться с маленькой Софочкой. Нравилось шить одежки ее куклам из тряпья, которое отдавала нам мама. Нравилось учить ее кататься на велосипеде, чтобы вдвоем ездить к дедушке на другой конец деревни.
Мы обе росли без отцов. Мой умер, когда я еще не родилась. Отец Софы жил с нами какое-то время, а потом ушел за бутылкой и больше не вернулся. Мама говорила, что соседи видели, как он уезжает. А мы только радовались, что он уехал и молились, чтобы он не возвращался. Без него у мамы было меньше синяков и чаще случалось хорошее настроение.
Уже позже мы узнали, что отчим уехал, потому что по пути в магазинчик столкнулся с нашим дедушкой Львом Валенкиным — известным в районе кузнецом. Дед был тот еще кремень и, увидев, что мамин забулдыга пошел за очередной порцией водки, стал читать нотации и угрожать расправой за то, что отчим поколачивал маму. И тот не сдержался и ударил деда. А потом еще несколько раз, пока старик не упал.
Дед не поднялся.
С тех пор я стала ненавидеть это место гораздо больше.
— Мама любит тебя. И она очень беспокоится. Постарайся быть помягче, — произнесла сестра, все еще любуясь местностью.
— Она не простила меня за то, что я уехала тогда.
— Это ты не простила ее, — возразила Софа, — Все еще думаешь, что она хотела повесить на тебя мою Стасю?
Я промолчала, подтверждая догадки сестры.
— Мама просто боялась тебя отпускать. Одну в Москву. Она не хотела, чтобы тебе там было тяжело. Ей было бы спокойнее, если бы ты была рядом, — ровным тоном поведала Софа, — А Стасю мы сами подняли. Да, мама много работала. Потом и я много работала. Но нам не нужны были деньги, Надь. Нам хватило бы твоей поддержки.
В голосе Софы ясно слышался укор за то, что все эти десять лет я сознательно отдалялась от семьи, не желая иметь с ними ничего общего. И только сейчас, стоя рядом с девчонкой, с которой мы устраивали импровизированные концерты с хитами Бритни Спирс, я ощутила, как много я потеряла. Как много я не позволяла себе прочувствовать. Я отталкивала абсолютно все чувства: жалость, разочарование, страх, ненависть, прощение, нежность и даже любовь. Я так хотела верить в то, что не нужна маме. Ведь так было легче мне самой.
— Прости меня, — шепнула
Софа пустила слезу следом за мной. Усмехнувшись сквозь слезы, она притянула меня к себе за пояс пальто и крепко обняла. В этот момент я поняла, как устала быть все время собранной, закрытой, жесткой. И как хорошо иногда просто поплакать на родном плече.
***
Я провела дома пару дней. Мне не все давалось легко. Я все еще много хмурилась и фырчала, но мамин взгляд — полный нежности и благодарности — только подтверждал слова сестры. Я правда нужна была им обеим. И, хоть мама и оставалась строгой и немногословной, ее глаза показывали сокрытое внутри.
Много раз блуждая вокруг да около, я пыталась рассказать о том, что происходит в моей жизни, но язык не поворачивался сообщить о предстоящей свадьбе с Антоном, будто я вдруг начала сомневаться. Будто мое желание стать его женой теряло силу.
Перед самым отъездом Софа нашла мой старый клад — коробку из-под зимних сапог, перемотанную скотчем.
— Я ее не вскрывала, — честно призналась сестра, и я ей поверила.
Поставила коробку на колени и, срезав скотч, открыла крышку. В коробке лежали всякие мелочи: тетрадки, диск Бритни Спирс, который я в свое время заслушала до дыр, фенечки из ниток, дедушкина фотография, ярко-розовый пушистый дневник, в который я вписывала свои секреты. В то время я доверяла хотя бы дневнику.
— Я заберу это с собой, — я с улыбкой прижала дневник к груди, и тут из него прямо на мои колени выпал старый снимок, на котором был запечатлен мой отец. Высокий красивый мужчина с темными глазами. Такими же — коричнево-каштановыми, как и у меня.
— Вот сволочь, — пробормотала сестра, увидев фотографию.
— Это мой отец, имей уважение, — на полном серьезе попросила я, — Чем он вообще тебе насолил? Он умер, когда тебя и в помине не было.
Глаза сестры расшились. Неопределенно охнув, она отвернулась.
— Эй, — я ткнула ее в плечо, заставляя снова посмотреть на меня.
— Значит мама тебе не сказала?
— Что не сказала?
— Я тоже думала, что твой папаша умер, — загадочно произнесла Софа, — Пока не увидела его по телевизору лет пять назад.
У меня в горле мгновенно пересохло настолько, что я не смогла назвать сестру дурочкой и послать ее куда подальше. Тут из кухни выглянула мама и смерила нас обеих долгим тяжелым взглядом, с какого обычно начинаются все серьезные разговоры.
— Мама? Папа жив? — шепотом спросила я, уже догадываясь, что она ответит.
Мой папа жив.
Декабрь
Глава 11
С моего визита домой прошло пару недель. Ноябрь сменился декабрем, и то, что происходило в моей душе, целиком и полностью отражала погода — грязно, мокро, мерзко и холодно. Природу метало от осени к зиме, и она никак не могла определиться, что с ней происходит. То же было и со мной.