Надежда
Шрифт:
«И о каком опасном обаянии хулиганов толковала недавно мне мать? Не пойму. Между дураком и хулиганом я ставлю знак равенства», — подумала я, глядя на довольную физиономию «юмориста».
Лена разъярилась.
— Отстань, урод! Оголтелый дурак! Чокнулся совсем! Разве можно смеяться над тем, чего не понимаешь, чего не чувствуешь? Это же признак глупости. Опять в носу свербит! Чего выставляешься, трепло? Корчишь из себя принца заморского. Не пойму тебя, хоть тресни! Приносишь всякую дребедень, на лету схватываешь всякую гадость. Почему? Хоть бы раз что-нибудь путное рассказал. Чего ошиваешься тут? Закругляйся.
Тот вмиг свернулся в пружину и выстрелил в другую компанию.
— Плюй на него, береги свое здоровье. Дался тебе этот дебил, — это Леша мотнул головой в сторону Вовки и подал Лене яблоко.
Она откусила и скривилась:
— Кислое, аж задницу морщит!
— Ни черта ты не понимаешь! Там же витамины! — обиделся Леша и ушел.
— Ну и фразочки из тебя выскакивают! И с какой холодной мрачностью произносишь грубости и заковыристые словечки! Здорово получается! Я бы так не смогла, — удивилась я. — Ты не перебарщиваешь с эпитетами? А мы, если в школе едим что-то кислое, говорим: «Ой! Москва — Пекин!» или «Москву вижу!»
— Порицаешь подобное поведение? Зря. Я не острю специально. Шутки у меня сами с языка слетают, а вот когда злюсь, то думаю, как бы погрубее, пожестче сказать. Когда смотришь на жизнь через решетку железной ограды, не очень-то хочется красиво выражаться, — тяжело вздохнула Лена.
— Нельзя судьбой свое поведение объяснять. Так любое зло оправдать можно, — не согласилась я.
— Знаю. Лидия Ивановна говорила, что человек от животного отличается правом на выбор. Мне иногда хочется быть похожей на нее, но не хватает силы воли учиться отлично.
— Мне проще. Когда я устаю, то стараюсь учиться для родителей, чтобы не расстраивать их.
— А какое наказание родителей для тебя самое тяжелое?
— Когда говорят: «Иди спать, а завтра побеседуем». Чего только ни передумаешь, пока заснешь! Ожидание наказания подчас больнее самого наказания. Я понимаю: ребенку полезно осмысливать свои поступки, но для меня — лучше бы сразу отругали, потому что от ночных размышлений настроение очень портится. Я же себя сильнее осуждаю, чем родители, — объяснила я.
— Я боюсь будущего. У меня часто бывает подавленное настроение. Я всегда ожидаю только плохого, поэтому на любое замечание грублю, — заговорила Лена обиженным тоном. — Я не бяка. Защищаю маленьких, беру вину подруг на себя, потому что считаю это геройством. Оно же толкает меня на безрассудные поступки, колкие слова. Меня наказывают. И все равно сквозь безрезультатность моих действий и безысходность неудач просачивается радость оттого, что я права, заступилась, не прошла мимо их беды, совершила поступок в защиту чести, достоинства, правды!
Мне за другого вступиться в сто раз легче. Я бойкая, если надо кому-то помочь. А для себя — робкая, застенчивая. Зимой по выходным дням вожатая Людмила выдавала нам санки и лыжи. Дети старались захватить себе лыжи, ссорились, дело доходило до драк. Я, как всегда, стояла в стороне и наблюдала за перебранкой. Кого-то оттолкнуть и попросить лыжи себе было неловко, точнее, стыдно. И мне всегда доставались только поломанные санки. Сначала было
— Я тоже из тех, кто не возьмет из общей тарелки большой кусок, — пробормотала я и подумала с грустью: «У Лены сердце, рано познавшее страдание и умеющее сострадать другим. Правда, не всегда. При всей несхожести характеров и судеб, мы имеем много общих черт в поведении. Например, привычка копаться в прошлом». А вслух сказала: — Мы с тобой похожи. Я тоже боюсь будущего.
— Ты боязливая и стеснительная потому, что тебя воспитывает семья, а не «дружный» коллектив. Наша проблема в том, что мы обе не понимаем взрослых. Отсюда неуверенность в наших характерах. Недавно смотрела фильм. Там мужчина из-за любви убил женщину. Глупо! Этот мужчина боялся слишком уверенной в себе женщины. Мне нянечка объясняла, что он страшился того, что ему придется не своих, а чужих детей воспитывать. Я так и не поняла няню. В другом фильме офицер не смог выбрать между старой женой и молодой любовницей и застрелился. Ах, вот мол, какой он несчастный! А не подумал, что троих детей на жену повесил! Дурак, эгоист!
— Бабушка объясняла, что любовь бывает крепкой, если в семье существует уважение и каждый оценивает своего ближнего выше, чем себя, или, по крайней мере, на равных, учила меня ставить вопросы вроде: «Во имя любви, но к кому?» Знаешь выражение: «Бьет — значит любит»? Не женщину мужчина любит, когда издевается над ней, а себя, свою обиду тешит. Если бы любил, то берег бы, жалел, защищал. Такое непонимание опошляет настоящую любовь и самое дорогое делает дешевым.
От серьезных мыслей я загрустила:
— Знаешь, Лена, меня иногда называют наивной. Ну и что из того? Это внутри меня, мое восприятие жизни: желание и стремление видеть в людях только хорошее. Устаю видеть мир через призму горестей и обид. Я всегда сомневаюсь, когда слышу о человеке плохое, сразу думаю, что виновата мнительность говоривших, что они ошибаются. Может, таким образом я сохраняю себя, оберегаю от переизбытка грустного, неприятного, чтобы не обозлиться? Мне всегда не хватает красивого, яркого, радостного, и я сочиняю такой мир вокруг себя. Для меня важно самой жить в гармонии со своей совестью и поступками. Я взрослею и чувствую, как уходит непосредственный, добрый взгляд на мир. Жаль.
— А у меня и сызмальства не было доброго, — вспыхнула Лена.
— Но розовые мечты ведь были?
— Они, наверное, всегда останутся со мной. Я до сих пор очень хочу увидеть маму, — опустив глаза, тоскливо сказала Лена.
Меня тронула безутешная искренность ее слов.
— А я — нет. За последние годы столько передумано, пережито. Мне четырнадцать. Теперь эти люди — мои родители, те, кто воспитывал. Им я благодарна больше, чем родные дети. Вдвойне. Я часто обижаюсь на них, но все равно понимаю: благодарна, — объяснила я Лене свою категоричность. — Знаешь, меня всегда спасала любовь. Раньше к бабушке Мавре, Витьку, друзьям, теперь к бабушке Ане, брату и опять-таки к Витьку. Недаром говорят: когда мы любим, мы богаче. Ты тоже счастливая, тебе уже два мальчика в любви объяснялись! А мне только один Димка, но мне не нужна его любовь.