Надушенный рукав
Шрифт:
Агэмаки махнула в сторону пруда у часовни.
— Я вернулась в кровать и сразу же заснула. Потом в мою комнату вошел Тамура. Он сказал, что ночью умер мой муж. Я притворилась удивленной. Но когда Тамура привел меня к главному старейшине, я и в самом деле удивилась.
Агэмаки изумленно хохотнула.
— Он лежал на кровати, одетый в чистую ночную рубашку, — сама безмятежность. Я не могла понять, что произошло.
Хирата объяснил:
— Тамура о нем позаботился.
Сано кивнул. Тамура поддался на обман, поверил, что Макино умер во время сексуальной игры, и решил сохранить достоинство господина.
— Потом в комнату зашел Кохэйдзи, — проговорила Агэмаки. — Он сказал: «Когда умирает такой важный человек, как Макино, люди могут заподозрить убийство. Начнутся вопросы. Нам с тобой лучше подготовить ответы заранее». «О чем ты?» — удивилась я. А он объяснил… — Агэмаки замолчала, явно боясь последствий своих следующих слов.
— Лучше вам рассказать все полностью, пока не подоспел Кохэйдзи со своей версией, — предупредил Сано.
Агэмаки глубоко вздохнула, набираясь смелости.
— Кохэйдзи напомнил мне об одном ужине, проходившем в этом доме месяц назад. Я дала ему вино для мужа. Он сказал, что видел, как я подсыпала в чашку какой-то порошок, и догадался, что вино отравлено. Он знал, чего я добивалась. Он бы подал вино моему мужу, тот отравился бы, а виноват Кохэйдзи. Но тогда мой муж не умер — я всегда удивлялась почему. Кохэйдзи передал вино слуге и приказал его вылить. А слуга выпил и на следующий день сильно заболел. Еле выжил.
Вот ее страшная тайна, понял Сано. Она пыталась извести мужа задолго до убийства.
— Кохэйдзи заявил: «Если я расскажу о том случае, у тебя будут большие неприятности. Все подумают, что на сей раз тебе удалось отправить мужа на тот свет», — продолжила Агэмаки. — Я его спросила: «Чего ты хочешь?» А он ответил: «Ты знаешь, что мы с Окицу развлекали Макино прошлой ночью. Ты, наверное, слышала. Меня могут обвинить в его смерти просто потому, что я был рядом. Обещай, что никому не скажешь. В обмен я никому не скажу, что ты пыталась отравить Макино».
— И вы согласились, — вспомнил Сано слова Рэйко.
— А что мне оставалось делать, как не защищать Кохэйдзи, чтобы он не выдал меня? — жалобно протянула Агэмаки в свое оправдание. — Вот почему я солгала вам. Не потому что я причинила вред мужу. Я лишь осквернила его тело… но он был уже мертв, когда я его нашла.
В старании убедить она подалась к Сано. Ее черты заострились, выдавая коварную натуру, которая вознесла Агэмаки от скромного положения проститутки при храме до жены высокопоставленного чиновника бакуфу.
— Моего мужа убил Кохэйдзи. Вы сами это признали. Он убийца, не я. Вот почему он так старался заставить меня молчать. Если у него и была сообщница, то эта маленькая шлюшка Окицу. Она была с ним и Макино в ту ночь. — Глаза Агэмаки злорадно сияли — ей все-таки удалось навредить сопернице. — Наверное, она помогла Кохэйдзи убить моего мужа. Ее надо наказать вместе с актером.
— Вначале арестуйте Кохэйдзи, — велел Ибэ Сано. — Девчонка подождет своей очереди.
Расследование напоминало Сано луковицу — снимая один слой, он лишь обнаруживал
— Мне надо кое-что узнать у наложницы, — возразил Сано и обратился к сыщикам: — Приведите Окицу.
32
Рэйко отыскала Гозэти в маленьком уединенном святилище при главном зале храма Дзодзё.
Наложница властителя Мацудайры сидела на коленях перед алтарем — огороженным местом под крышей, которую подпирали резные позолоченные колонны. Ее бронзовый шелковый плащ и длинные, переливающиеся черные волосы сияли в отблесках свечей, горевших перед золотой статуей Будды. Гозэти была маленькая и тонкая. Сидя со склоненной головой спиной к двери, она, казалось, замкнулась в собственных мыслях, не слыша пение других верующих в главном святилище или удары в гонг снаружи. Рэйко тихо приблизилась сквозь смутные тени, наполненные запахом благовоний и горелого воска.
— Гозэти-сан? — проговорила Рэйко.
Женщина обернулась. Рэйко увидела, что она очень молода и ослепительно красива. Бог наградил ее лицо, широкое в бровях и сужающееся к подбородку, мягкой, как лепесток, кожей и изящными чертами. Рэйко поняла, чем она привлекла властителя Мацудайру и его племянника. Ее глаза, широко распахнутые и невинные, как у ребенка, были наполнены горем и замешательством от того, что к ней обратилась незнакомка.
Рэйко представилась и добавила:
— Я жена сёсакана-сама сёгуна. — Она села на колени рядом с Гозэти. — Простите, что беспокою вас, но нам срочно надо кое-что обсудить.
Вытерев слезы рукавом, девушка пробормотала:
— Может, в другой раз… если вы позволите. — Ее голос был хриплым от рыданий. — Прошу вас, не обижайтесь, но я сейчас очень расстроена.
— Я понимаю, — пожалела ее Рэйко. — Вы скорбите по Даемону.
Ей претило беспокоить Гозэти, когда та только что пережила невосполнимую потерю.
Тревога, вспыхнувшая в глазах наложницы, лучше слов подтвердила, что у нее был роман с Даемоном и девушка до сих пор боялась гнева властителя Мацудайры.
— Нет… то есть да, мне жаль, что он умер. Он племянник моего господина.
— Он значил для вас гораздо больше, верно? — мягко проговорила Рэйко. — Вы были любовниками.
Гозэти затрясла головой, возражая, но ее лицо сморщилось. Она расплакалась, закрыв лицо руками, сотрясаясь от горя.
— Я любила его больше всего на свете, — выдохнула она между всхлипами. Рэйко заметила, насколько легче стало девушке теперь, когда она могла выговориться тому, кто посвящен в ее тайну. — Я поверить не могу, что его больше нет!
Рэйко обняла рыдающую Гозэти. Они долго сидели так, пока наложница не успокоилась. Потом девушка призналась мягким, безжизненным голосом:
— Я знала, что мне нельзя любить Даемона. Я должна хранить верность властителю Мацудайре. Я стольким ему обязана! Родители не могли меня содержать. Они продали меня торговцу, который поставлял женщин в квартал увеселений. Если бы властитель Мацудайра меня не купил, я бы стала проституткой. Он добрый и щедрый. Он любит меня. Он заслуживает моей верности.