Наедине с одиночеством. (сборник)
Шрифт:
Я садился на свое обычное место. Плиты на стенах были продырявлены, виднелись огромные трещины.
— Да, — сказала она, — те, что находились внутри, стреляли в тех, что были снаружи, а те, что были снаружи — в наших клиентов.
— Вы уезжаете?
— Хозяин не захотел возглавить повстанцев. Не тот возраст. И потом, он не уверен в победе. Конечно, на него злятся.
— Если бы это были настоящие революционеры, — сказал хозяин, выходя в зал. — Я, может, и ввязался бы в драку. Но на самом деле это реакционеры.
— А другие, их противники?
— Тоже реакционеры. Две банды реакционеров. Одним платят лапландцы, другим — турки.
Перед окнами ресторанчика проследовал вооруженный отряд. Некоторые
— Видите, — сказал хозяин, — у них оттоманские пасти.
— Не будьте расистом, — отозвался я. И замолчал, сглатывая слюну.
— А я вот расистка, — заявила официантка, — потому что люблю все расы.
— Рас нет, — сказал хозяин.
— Тогда я никого не люблю, — призналась официантка, — кроме желтых.
— Желтые все предатели, — объявил хозяин. — Когда я работал на заводе, они срывали все забастовки. В общем, я в эту пригородную революцию не вмешаюсь. Мы устроимся в центре — там спокойно.
В ресторан вошел незнакомый мужчина с усами. На нем был котелок и гетры.
— Чтобы попасть в ваш квартал, я прошел через лагеря повстанцев. Хотел посмотреть, не сожгли ли мое предприятие. Действительно, в центре города, за большой площадью, в километре отсюда, спокойнее. Спокойные районы. Спокойные улицы. Намного меньше движения. Люди остаются в своих домах. Наблюдают за развитием событий, сидя перед телевизорами. В западном пригороде на деревьях распустились листья. Есть большие дороги… Деревни. Яблони цветут. Живописная река течет в море. Есть еще пляжи, большие пляжи. Есть, наконец, океан. В настоящий момент он спокоен, так же спокоен, как горные озера.
Потом, есть еще острова. Листва. Вечная весна. Обнаженные женщины. Мы, конечно, находимся в тюрьме, но в тюрьме большой и красивой, с парками и садами. Сторожа в садах — люди добродушные. Они улыбаются вам, дубинками не бьют. А на островах сторожей вообще нет, во всяком случае их не видно, они прячутся в чащах, они спят.
Внезапно Вселенная открылась мне во всей своей обширности, во всем своем разнообразии. Да, в мире есть дороги, есть горы, родники, приветливое небо, люди-братья. Есть страны, где любят иностранцев и где их привечают. Их накормят и напоят, они живут в домах без крыш, потому что там никогда не бывает дождей. Звезды расположены так низко, что, кажется, до них можно рукой достать. И много фруктов.
Мои деньги лежат в банке, который находится в центре города. Я принял решение во что бы то ни стало туда добраться. Мне одолжили каску. Взять карабин я не захотел. В магазине трикотажа, который содержал оружейных дел мастер, продавались пуленепробиваемые жилеты. Но только для повстанцев. Я пошел по направлению к большой площади, намереваясь пересечь ее и с другой ее стороны пройти к центру города, к мирным районам. Проспект был перекрыт баррикадами. Я помахал белым платком. Он был тут же продырявлен пулей. Тогда я пошел в другой конец улицы. Раньше там был мрачный завод с высокими трубами, теперь их разобрали, и они непреодолимой стеной лежали посреди дороги, обойти их было нельзя. С правой стороны находились укрепленные лагеря повстанцев, часовые стреляли в каждого, кто осмеливался к ним приблизиться, бывало и так, что они стреляли очередями просто ради развлечения. Слева располагались лагеря полицейских, эти арестовывали всех подряд. Я был вынужден вернуться. Петляя, я добрался до двери моего ресторанчика, он был уже закрыт. Я увидел, как официантка пригнулась, собираясь проползти под огромным железным шитом, уже на три четверти опущенным.
— Скажите Ивонне, чтобы она ждала меня, — крикнул я ей.
— Я с ней не вижусь, — ответила она. — Я не видела ее уже больше года.
— Она вышла замуж? У нее есть дети?
— Четверо, —
Сколько времени прошло с тек пор, как она меня покинула, Ивонна? Месяцы, годы. Время идет быстро. Я уже не раз от многих людей слышал это утверждение. И не впервые сам ощутил, что так оно и есть. Время уходит, время бежит — и вот я уже на краю пропасти.
Я повернул за угол, чтобы вернуться домой. Путь был нелегким. В конце улицы как раз в это время сооружали баррикады. Я поспешил пройти мимо, объяснив, что живу в этом квартале.
— Вы живете на этой улице, — услышал я в ответ, — и не знаете пароль? Ладно, проходите.
Я прошел вперед и увидел, что в другом конце улицы также воздвигают баррикады.
Мой дом находился на середине улицы. Пройдя к подъезду, я заметил, что на баррикадах с другого конца улицы развевается флаг. Он был точно такой же, что и с этой стороны. Зеленый флаг, на котором были изображены полумесяц и сноп пшеницы.
— Ведь это тот же самый флаг! — воскликнул я.
Ко мне подошел старик из домика напротив.
— Скажите это им. Они из одной партии. И убивают друг друга.
— Думаю, что они это знают: у них есть бинокли. Должно быть, командиры враждуют.
Едва я произнес эти слова, как с двух сторон прозвучали выстрелы. Мы оказались под перекрестным огнем. У меня была продырявлена шляпа. Старик рухнул, успев закричать: «Да здравствует!..» — хлестнувшая ручьем кровь помешала мне узнать, что же, по мнению погибшего, должно было здравствовать. Видя, что муж лежит на земле, жена старика, теперь уже вдова, выходившая из дому, испустила страшный крик. И погрозила мне кулаком:
— Все это из-за вас, грязный буржуа!
Выстрелы возобновились, став еще более частыми.
Я быстро вошел в дом, не думая уже ни о старике, ни о его вдове. В подъезде, я бросил шляпу на пол и крикнул:
— Никогда больше не надену шляпу!
— Быстрее, мсье, — поторопила консьержка. — Поднимайтесь в квартиру. Я запаслась продуктами. Есть все необходимое, хватит на долгие месяцы.
— Вы не забыли о…
— Я ни о чем не забыла. Знаю, о чем вы думаете. Я и это предусмотрела. У вас и этого хватит на долго, на годы. Поскольку вы любите одиночество, то не будете страдать.
Лишь бы только не отключили электричество и унитаз работал.
Я взошел на четвертый этаж, открыл дверь своей квартиры. В самом деле, там было все, что мне требовалось. Все. Полным-полно бутылок — бордо, бургундское, савойское, эльзаское, туреньское, минеральная вода — даже коридор заставлен ими. Мешки с продуктами. Крысы и мыши до четвертого этажа не доберутся. Впрочем, я собирался соорудить баррикады возле дверей и окон против крыс и мышей. Возле труб. И яд для грызунов у меня имелся. И даже пистолет. К окнам я пробрался с трудом. Кстати, к счастью, потому что некоторые шальные пули долетали и до окон. Из уголка одного окна я все же мог видеть улицу. Люди на баррикадах двинулись в атаку друг против друга. Выстрелы, грохот, крики ярости, стоны раненых, хрипы, бегущие санитары. Конца этому не было. Вся улица была устлана мертвыми телами. Длилось это дня три-четыре. Погибших сменяли новобранцы. И все это стонало, все это выло, все это пело и бранилось. Люди, живущие на этой улице и не участвовавшие в сражении, казалось, развлекались, наблюдая за происходящим. Они сидели возле окон, распахнутых, несмотря на опасность. Время от времени кто-то погибал. Пули, кружа, настигали и зрителей. Они падали в собственном доме. Или же выпадали из окна: шмяк! На середину дороги, представьте себе. Этих безвинных жертв подбирали люди с баррикад каждого из лагерей. И за это тоже велась борьба: чтобы обозвать противников бандой убийц, не щадящих ни стариков, ни женщин, ни детей. По правде говоря, меня это не забавляло. Меня удручали эти лужи крови, эти горы трупов.