Наедине с совестью

Глотов Василий Иванович

– Где семья-то теперь, Миша?
– спросил он.

– В Харькове, у родителей жены.

– Она у тебя учительница. И что преподает?

– Немецкий язык и литературу.

– Интересно получается в жизни, - улыбнулся

Степан.
– На фронте немецких фашистов уничтожала как снайпер, теперь немецкий язык преподает как филолог. Она, кажется, полный кавалер ордена Славы. Молодчина! Честно скажи, любишь ты ее, Миша?

– Люблю, Степан. Таня очень хороший человек: внимательная, умная, трудолюбивая. В ней такая же внутренняя сила, как у Стефы, твоей покойницы, а женская прелесть, как у Таси.
– Тут он уронил голову, подумал.
– Когда меня исключили из партии и нигде не брали на работу, я впервые упал духом. Мне казалось, что все от меня отвернулись, что жизнь моя не имеет теперь никакого смысла. И так я твердо убедил себя в этом, что часто стал захаживать в пивнушки бесцельно, и безрадостно убивать время.

Степан внимательно слушал друга.

– И вот она сразу поняла, в какую сторону меня понесло, - продолжал Михаил, глядя на Днепр.
– Однажды пришла с работы, присела ко мне на диван и спрашивает: "Миша, ты считаешь меня другом? Любишь?" Твердо отвечаю ей: "Люблю!" Она вздохнула: "А почему же ты уходишь от меня?" Я насторожился,

не мог понять, куда она клонит. "Можешь не отвечать, - сказала она, - я знаю, тебе тяжело сейчас. Ты временно находишься не у дел, стыдишься жить за счет жены. Пойми: твое горе - это мое горе, но это горе непостоянное, оно скоро пройдет. У тебя светлая голова и золотые руки. Они нужны людям. Не шагай в пропасть, не уходи от меня!" В ее глазах столько было силы, любви и надежды, что я - словно очнулся. Мне стыдно стало за свою слабость. Нет, думаю, нужно уходить от пропасти, пока не поздно! Потом все уладилось. Партия разобралась в моей судьбе. Я получил новый партийный билет на отцовскую фамилию. К этому времени бывший начальник литейного цеха Сергей Васильевич Лось назначался директором нового труболитейного завода. Я пошел к нему главным инженером. Таня в эти дни снова расцвела, похорошела, стала еще внимательнее. Вот она какая!

– Молодчина!
– повеселел Степан.
– Значит, стоит Таси. Я очень рад. А ты знаешь, Миша, я ведь два раза выезжал в ЦК партии по твоему делу. Меня мучало, что страдаешь за меня.

– Знаю, Степан, знаю!

Синева на лугу сгущалась. С Днепра веяла прохлада. Вечерний луч солнца упал на лица бывших горняков, и они казались отлитыми на многие века из бронзы.