Наедине с совестью
Шрифт:
Поздно вечером Смугляк написал большое письмо жене, а на рассвете отбыл в командировку. В Запорожье он прожил четыре дня, достал все, что требовалось, и отгрузил. В субботу Михаил купил билет и выехал в Донбасс. По дороге он решил побывать у старого друга-горняка. В шахтерский поселок приехал на рассвете. Степан еще на подходе увидел его в окно и узнал. Скрипя протезами, он широко распахнул двери и крикнул во всю силу голоса:
– Вот он, вот!.. Живой, здоровый! Раздевайся, Миша!
– радовался Ковальчук, обнимая друга, не зная, как лучше принять его.
–
– А ты все увлекаешься этим?
– С горя, Миша. Но редко.
– Не помогает она горю, Степан. Я в этом много раз убеждался. Горе у тебя, конечно, большое, да и у меня немалое! Садись и рассказывай, кто из нашей бывшей бригады живет в поселке?
– Никто, Миша. Война всех разбросала по свету. Шапочка и Дудник погибли на фронте. Остальные работают на других шахтах.
– А где Алеша Волчков?
– поправляя галстук, спросил Михаил еще не успокоившегося друга.
– Помнишь, я присылал к тебе освобожденного из лагеря паренька? Ну, Волчков?
– Здесь, Миша, у нас на шахте работает. Свойский человек. Был на войне, ранен. Теперь бригадой руководит. Недавно получил квартиру, женился. Дружу я с ним. В конце дня он придет.
– Очень хорошо. Хочу видеть его.
Весь день и почти всю ночь проговорили старые друзья. Степан с болью в сердце рассказал, как он после тяжелого ранения вернулся домой и в каком жутком положении застал свою семью. Мать Степана была при смерти после отравления Стефы, дети тощие, грязные, бескровные. Только один отец держался еще на ногах, собирал отбросы в столовой, кое-как кормил детвору. А потом Степан получил две посылки от Таси с фронта. Приодел детей и родителей и кое-что обменял на продукты.
– Что же все-таки случилось со Стефой?
– спросил Михаил.
– Страшное дело случилось с ней!
– всхлипнул Степан.
– Она сильно любила детей, Миша, ты знаешь. И вот, несмотря на такую любовь, Стефа не пощадила их, отравилась. Значит, душа ее совсем изболела. В поселке гестаповцы подозревали ее в связи с партизанами. Они вызвали Стефу в гестапо и надругались над ее женской честью. Потом раздели и голую провели по улице города.
– Когда Донбасс был освобожден, - продолжал Степан удручающий рассказ, - останки Стефы перенесли на площадь и похоронили вместе с погибшими партизанами. Несколько лет тому назад им поставили памятник.
Друзья помолчали.
– Да, чуть было не забыл, - спохватился Степан, - недели две тому назад ко мне приходил человек из судебных органов. Называл твою прежнюю фамилию, спрашивал при каких обстоятельствах был убит Гришка Федько, интересовался, как разбиралось дело в суде. Я во всем признался, Миша. Тошно мне носить камень на своей душе! Целую тетрадь исписал этот товарищ: спрашивал, уточнял, в поселковый совет ходил.
– А еще что?
– При повторной встрече он сказал мне, что во время войны ты бежал из лагеря заключения, воевал под чужой фамилией и даже
– Все это правда, Степан.
– Да, но откуда он знает об этом?
– Я сам написал в Москву. Мне тоже тошно носить вину. Теперь буду ждать решения.
На душе Михаила немного отлегло.
– Давай поспим, Степан. Уже четверть шестого.
В десять часов утра, когда Михаил и Степан сели завтракать, в двери прихожей вошел опрятно одетый человек, лет тридцати на вид. Степан вышел ему навстречу, ловко переставляя протезы.
– А-а, Алеша!
– протянул он.
– Ну, заходи, заходи. Как раз вовремя. Ты выходной, видать, сегодня? Узнай-ка, браток, кто у меня сидит. Ну? Не стесняйся, проходи!
Алеша перешагнул порог, остановился, застыл.
– Михаил Петрович!
– проговорил он, разглядывая бывшего лагерного бригадира.
– Да вы ли это?
– Я, я, Алеша!
– поднялся Михаил, пожимая руку горняка.
– Тебя тоже не сразу узнаешь: возмужал, окреп.
– Это он после женитьбы, - вставил Степан.
– Значит, семейная жизнь на пользу пошла, - пошутил Михаил.
– Это хорошо.
– Его бригада на доске почета, - вставил Степан и наполнил рюмки. За горняков, хлопцы!
– В тебе я не ошибся, Алеша, - говорил Михаил ласково, все еще разглядывая шахтера.
– Но и я не забыл ваших слов, Михаил Петрович. Помните? Помогая поднять мне непосильное бревно, вы сказали: "Тебе еще жить да жить придется. Беречь себя надо".
Приятно было Михаилу беседовать с дорогими друзьями, но дела службы звали и торопили его.
*
Начало марта. Слякоть. Туман.
В обеденный перерыв главный инженер завода Михаил Петрович Смугляк сидел за столом и разбирал свежую почту. Писем было много. Поступили они из разных городов страны, из совхозов и колхозов. В кабинет вошел начальник литейного цеха.
– Что пишут, Михаил Петрович?
– спросил он, бросая взгляд на папку с письмами.
– Наверно, опять благодарности шлют?
– Есть и благодарности, но больше - заказы, - серьезно ответил главный инженер, продолжая просматривать письма.
– Большой спрос на трубы, Сергей Васильевич. Притом повсеместно. Как у тебя дела?
– Первая смена сегодня работала на пяти машинах. Хлопцы отлили пятьсот двадцать труб. Вторая намерена дать больше. Настроение - боевое. Братья Дубковичи снова три сменных нормы выполнили. Умеют работать ребята!
– Нужно объявить им благодарность, Сергей Васильевич, а к Первому мая премировать. Они заслуживают.
– Точно! В прошлом году мы за восемь месяцев годовой план выполнили, а в этом году за семь выполним.
Начальник цеха присел на стул возле стола, разжег свою любимую трубку. Окна кабинета выходили во двор завода. Туман поредел. По небу ползли клочковатые облака, похожие на кучи шлака и пепла. К литейному цеху прижималась подъездная железная дорога. Из окна видно было, как в полуоткрытые вагоны рабочие грузили трубы для отправки - в совхозы Волыни и в районы Полесья.