Наглядная геометрия
Шрифт:
Н а д я. Почему не имеешь права? Не понимаю! Ах, вот что… (Пауза.) А я скажу! Я сама себе даю это право! Слушай… Ты — любовь моя, любовь единственная! Ты мне такой дорогой… Вот дай руку, положи на сердце — веришь, да?
Л е о н и д (вырывая руку). Отойди! Стань подальше!
Н а д я. Чего ты испугался, Леня? Кого боишься?
Л е о н и д. Никого я не боюсь. (Глухо.) Я себя боюсь. Ну, ладно, давай на скамеечку, поболтаем… (Резко.) Не придвигайся! Сказано тебе — не
Н а д я (приближая к нему свое лицо). Я тебя люблю, слышишь? Еще раз скажу: я тебя люблю…
Л е о н и д (осыпая поцелуями ее лицо). Надька! Сумасшедшая! Галчонок мой дорогой!..
Н а д я (после объятия в изнеможении откидывается на спинку скамейки). Какая я счастливая! Ой, даже никогда и не предполагала… А ты, Леня?
Л е о н и д (прикладывая палец ко рту). Не надо! Нельзя об этом говорить! Говори о чем хочешь, но только не об этом.
Н а д я. Сглазить можно, да? А мне сейчас ни о чем другом не хочется говорить — вот ведь я дура какая! (Быстро.) Хорошо, хорошо, не буду.
Пауза.
Между прочим, это верно, что десятиборцы перед бегом на дальние дистанции бумажки в туфли кладут? Для чего? Тоже чтобы не сглазить?
Л е о н и д. Ну, чепуха! Просто старт будет хорошим и второе дыхание появится.
Н а д я (лукаво). А какую бумагу надо? Ты какую кладешь?
Л е о н и д (он несколько смущен и с повышенным интересом рассматривает шарфик на шее Нади, откашливаясь). Кха… кха… кха… Симпатично разрисован. Фабричная или ручная работа?
Н а д я (срывая с шеи шарф). На, возьми на счастье! Для победы! Олимпиада ведь скоро… А что, не хуже бумажек будет, я тебе говорю! Порвешь на кусочки… и в туфли…
Л е о н и д (небрежно отбрасывая шарф). Уж как-нибудь Леонид Ручьев без амулетов обойдется! (Подумав.) А впрочем, возьму, пожалуй… (Берет шарф.) Ты что-нибудь о рыцарских временах слыхала?
Н а д я. Ну как же… Про феодалов я все знаю: сюзерен, вассал, война Алой и Белой розы… Я Вальтер Скотта всего прочитала.
Л е о н и д (с легкой иронией). О, ты у меня образованная!.. Так вот, помнишь, в те ужасные феодальные времена были рыцарские турниры. Дамы перед боем дарили своим избранникам шарфы — и каждый рыцарь шел сражаться, повязав шлем шарфом своей дамы. У меня, к сожалению, шлема нет, но я могу положить сюда… (Рванул ворот рубахи, прижал шарф к сердцу.) И выйти с ним на соревнование, на турнир, на встречу с противниками. Хочешь?
Н а д я (ахнув). С этим моим шарфиком?
Л е о н и д. В нем кусочек твоего тепла, девочка. А оно мне куда дороже, чем все шелка самых расчудесных дам.
Н а д я (она очень растрогана). Ленечка!.. Леня! А я… Ох, вот не умею я ничего такого сказать. Я тупица — ничего
Л е о н и д. Брошу, конечно. (Обнял ее.) Увы, стихи я тоже писать не умею.
Н а д я. Ты не умеешь?! Неправда! Ты все, все на свете должен уметь! Ты — чудо! Ей-богу, все так считают!
Л е о н и д. Ну, если все — подчиняюсь. (Рассмеялся). Чудо-юдо-рыба-кит!.. Нет, вообще-то бесспорно, Леонид Ручьев кое-что умеет делать. Но это касается главным образом техники, математики, лингвистики, музыки, спорта…
Н а д я. «Бурлю, бурлю, бурлю»… Только красной бородки не хватает.
Л е о н и д. Ты что себе позволяешь, а? С кем ты меня сравниваешь? Получай за это! (Крепко обнимает ее.)
Н а д я. Все равно — Леню люблю, а индюков не люблю, Леню люблю, а индю… Ой!
Л е о н и д (поспешно отпуская ее). Прости, маленькая! Больно, да?
Н а д я (с трудом переводя дыхание). Ничего, продолжай. Кажется, еще три ребра осталось.
Л е о н и д нежно ее целует.
Н а д я (спрятав лицо у него на груди, после паузы). Знаешь, Леня, вот я сейчас подумала: у нас часто говорят — проклятый капиталистический мир и так далее. А ведь феодальный мир — он еще страшнее был. Верно? Но все-таки что-то и тогда было красивое. Рыцари… турниры… цвета своей дамы… Наверно, нам нехорошо так думать, да? А по-моему, и сейчас должны быть рыцари! Всегда они должны быть! Рыцарь — это честный, благородный человек, защитник слабых и угнетенных… (Прижала руку Леонида к щеке.) Ленечка! Рыцарь!..
Кабинет А д а м о в а. А д а м о в и Ш е в л я к о в. Оба необычайно взволнованы.
Ш е в л я к о в (шагая по комнате, продолжает рассказ). …Вот как же? Вот так же: немного замешкался парень — и вся недолга! Шестьдесят тонн как ахнет на руку… Правда, он сам виноват, работал без ограждения. Но вы-то, вы-то ведь знали, что старым ограждением рабочие не пользуются, вы взялись сделать новую защиту! Почему же до сих пор не выполнили заказ? (Вынув трубку и хлопая себя по карманам.) Где я, к шуту, табак свой оставил? А пропади он пропадом!.. Дай папиросу! (Крошит поданную Адамовым папиросу в трубку, закуривает.)
А д а м о в. Н-да, сюрпризец, ничего не скажешь.
Ш е в л я к о в. Ну нет, сказать кое-что вам все-таки придется! Отдел не меньше виноват, чем сам рабочий! Черт вас не поймет. И ведь трудились вы все время вроде неплохо, отлично даже трудились! (Кричит.) Что случилось? Объясни, почему замариновали такое важное задание? Губы кусаешь… Имей в виду, ты в первую голову ответишь, Артемий Николаевич!
А д а м о в (угрюмо). Шишки на Макара валятся: старая истина.