Награда королевы Марго
Шрифт:
— Не помню! Потом вспомню, дома. И перестань шептать мне в ухо. Неудобно.
После поминок Зыбина попросила Трубниковых подбросить ее до метро.
— После того как Олег повозился в моторе, мой «Москвич» совсем перестал фурычить. Он и без того дышал на ладан… Царство ему небесное!
— Олег? Когда он успел повозиться? — вяло поинтересовался Трубников, думая о жене.
— Да вот, с месяц назад, когда Маргулины приезжали ко мне в гости. В тот день мы еще попали в заваруху на Белорусском вокзале. Как раз там в метро что-то взорвали, и нас загребли в свидетели.
— Вас
— Почему втроем? Вдвоем! — засмеялась Зыбина, располагаясь с ним впереди. — Марго уехала раньше.
— Минуточку, — насторожился Трубников. — Откуда она уехала раньше?
— От меня! — подмигнула Зыбина, удивляясь тугоухости чужого мужа. — Мы сначала сидели тихо, мирно, спокойно. Пили кофе, слушали музыку. Вдруг Марго посмотрела на часы и закричала, как резаная: «Ой, я забыла, мне нужно к зубному». И удрала, оставив меня со своим мужем наедине. Пусть земля ему будет пухом.
— И ты, конечно, воспользовалось правом одинокой женщины, — хихикнула с заднего сиденья жена.
— Каким правом? Сидели как пришибленные. Марго смылась так поспешно, что мы растерялись. Ну, из вежливости, конечно, сидим, пьем кофе. Потом Олег чего-то засуетился, засобирался. Я говорю: «Да сиди ты», а он: «Нет, пора домой. Завтра на работу». А времени-то еще и шести не было. Ну, он мне и говорит: «Людка, отвези меня до “Речного вокзала”. Ненавижу ездить в метро. Хочешь, сам поведу машину». Ну, я, добрая душа, говорю: «Нет проблем». А потом свою доброту две недели проклинала.
— Ну-ну, мы слушаем! — подбодрил Трубников, выруливая на трассу. — В аварию попали, что ли?
— Хуже! В катастрофу! Словом, Олежка сел за руль и погнал зачем-то через Белорусский вокзал. Сказал, что на секунду заскочит кое-куда. Остановился у вокзала, взял пакет и смылся. Потом возвращается…
— Без пакета?
— Естественно.
— А что было в пакете?
— Откуда я знаю? Коробка какая-то. Словом, возвращается и говорит: «У тебя клапана стучат. Я посмотрю». Открывает капот и начинает копаться. И вдруг под землей как шарахнет. Ну, тут паника, народ бежит из метро. Машины сразу улепетывают. Кому охота в свидетели попадать? Потом фиг отмажешься. А Олег стоит, как теленок, и озирается. Я говорю: «Прыгай скорей и мотаем. Я паспорт не взяла». А он: «Я очиститель отвернул». Ну, и достоялись. Подходят два мента, делают под козырек: «Ваш паспорт, молодой человек!» Он показывает паспорт и кивает на меня: «Это моя жена. Она паспорт дома оставила». Ну, менты расспрашивать о том о сем: что видели, что слышали? Другой бы сказал, ничего не видел, ничего не слышал, а Олежка понес, да так, что они едва успевали записывать. Менты протокол составили, мы расписались, я — за Марго, поскольку жена. И только после этого нас отпустили. Как отпустили, у меня от сердца отлегло. Я уже приготовилась провести ночь в обезьяннике…
— Как была одета Маринка? — грубо перебил Трубников.
Зыбина удивленно скосила глаза на водителя и фыркнула:
— А я помню? В белый шубон, кажется. И еще в бордовую кепку с полуметровым козырьком. Юбон на ней еще был плиссированный, зашибательский…
Зыбина говорила что-то еще, но Трубников
41
В тот вечер Трубников не решился позвонить Маргулиной. Как-никак только что с похорон. Нужно было дать ей время немного прийти в себя. Трубников решил выждать три дня, а потом все-таки поговорить. Но за день до этого ему приснился престранный сон.
Собственно, странного ничего не было. Трубников снова сидел в своем одиноком доме и ждал Настю. За окном было черно, стрелки часов показывали полночь. На душе, как всегда, тревога. Бедняга, по обыкновению, обзванивал своих знакомых и подруг жены, но, в отличие от предыдущих снов, ему с готовностью отвечали на звонки. Правда, все говорили одно и то же, что Насти у них нет и где она, неизвестно. И тогда Трубников решил позвонить Зыбиной.
Когда на том конце провода подняли трубку, Трубников услышал веселую музыку, пьяный гогот и разнузданную французскую речь. Французская речь у Трубникова всегда ассоциировалось с чем-то светским и изысканным, но в данный момент она была именно разнузданной, точно доносилась из какого-то грязного притона.
— Зыбина у аппарата, — развязно произнесла Людка и тоже почему-то с французским прононсом.
— Это я, Женька Трубников. Настя у тебя?
— Была у меня, но в данный момент изволила отбыть домой со своим мужем, — шаловливо ответила Зыбина.
— С каким мужем? — рассердился Трубников. — Ты чего плетешь? Это я, Женька, ее муж! Не узнала?
— Одну минуточку, я сейчас уточню, — хихикнула Зыбина, ничуть не смутившись, и окликнула кого-то по-французски. Ей ответили на том же языке, и Зыбина протараторила официальном тоном, в упор не узнавая мужа подруги: — Ждите, скоро должны быть.
В ту же минуту в прихожей раздался звонок. Трубников открыл дверь и обмер: на пороге стояла Настя, но в каком виде: пьяная, растрепанная, с дымящейся сигаретой в руках. Ее помада на губах была безобразно размазана, плащ распахнут, на блузке оторваны пуговицы, на груди следы чьих-то жирных пальцев.
Жена не отвела глаз, как обычно. Она открыто смерила мужа насмешливым взглядом и переступила порог.
— Ты где была? — с ужасом прошептал Трубников, чувствуя, как его руки сжимаются в кулаки.
— Разве ты не знаешь, где я была, — усмехнулась она. — Ты же звонил Людке Зыбиной.
— Она сказала, что ты ушла с мужем.
— Она правильно сказала, — ответила Настя, стряхивая пепел на пол.
— Но ведь я твой муж! — прошептал Трубников.
Она смерила его презрительным взглядом и вульгарно хмыкнула:
— Ты уверен?
Кулаки Трубникова обмякли и разжались, но сжалось с неземной тоской его земное сердце. «Это сон, всего лишь сон, — подумал он. — Нужно сделать усилие и проснуться». Только проснуться не получилось.
— Ты удивлен? — улыбнулась она. — Почему? Разве я твоя собственность? Разве я не имею права иметь еще одного мужа? Разве я не могу распоряжаться своим телом так, как мне заблагорассудится? Ну давай начинай бить! Я жду!