Находка на Калландер-сквер
Шрифт:
— Он доктор, глупая женщина! Он мог шантажировать любого из своих пациентов!
Ее это не убедило.
— Докторам не дозволяется делиться конфиденциальной информацией о своих пациентах. Если же они будут это делать, то останутся без клиентов. Фредди никогда бы не сделал такого, это было бы глупо. И не называй меня глупой, Реджи. Очень грубо. Сейчас в подобной грубости нет никакой нужды. Мне жаль, что Фредди мертв, но истериками тут все равно не поможешь.
— Я не понимаю тебя. — Сотерон был зол, напуган, а сейчас и смущен. — Ты рыдаешь
— Есть разница. Елена вынашивала ребенка. — Вспоминая, Аделина заговорила тише. — Ребенок умер даже до того, как был рожден. Если бы ты был женщиной, ты бы понял. Я смотрю на своих детей, и, конечно, я рыдаю. Дети — это все, что имеет женщина. — Она смотрела на мужа с неожиданной жесткостью. — Мы вынашиваем их, рожаем, вводим их в мир, любим их, прислушиваемся к ним, советуем им, следим, чтобы они хорошо устроились в жизни. Все, что вы делаете, — это оплачиваете счета и хвастаетесь детьми, если дела идут хорошо. Мне жаль, что Фредди мертв, но я не могу рыдать над ним. Мне жаль Софи, конечно, потому что у нее нет детей. Откуда ты знаешь, что Фредди был шантажист?
— Что?
— Ты сказал, что Фредди был шантажист. Откуда ты знаешь?
— Э… — Сотерон искал ответ. — Кто-то сказал мне. Конфиденциально, ты понимаешь… не могу говорить об этом.
— Не будь дураком, Реджи. Люди не скажут тебе о таких вещах. Он, должно быть, шантажировал тебя, так?
— Конечно нет. Меня совершенно нечем шантажировать.
— Тогда почему полиция думает, что ты убил его? Это не имеет смысла.
— Я не знаю! — Сотерон уже кричал. — Я, черт побери, их не спрашивал.
— Думаю, что это, возможно, было из-за Долли.
Реджи замер. Аделина выглядела как некий незнакомец, сидящий во главе стола, — ужасный, неизвестный и загадочный. Она говорила что-то ужасное, и на ее лице не было никакого особенного выражения, только лишь простое любопытство.
— Д-долли? — Сотерон заикался.
— Я могла бы простить тебя за то, что ты с ней спишь, но до тех пор, пока ты вел себя благоразумно, — сказала жена, глядя прямо в глаза. Казалось, она видела его в первый раз. — Но не за убийство ее ребенка. За это никогда не прощу.
— Я не убивал ребенка. — Он снова впадал в истерику. Он и сам понимал, что не может держать себя в руках, но не мог ничего с собой поделать. — Был аборт. Он был сделан плохо! Я не убивал!
— Не ври, Реджи. Конечно, ты убил. Ты позволил ей сделать аборт где-то на задворках, вместо того чтобы послать ее в деревню вынашивать твоего ребенка. Она могла бы остаться там, или ты мог бы усыновить дитя. Ты этого не сделал. Я не прощу тебя. Никогда. — Аделина снова встала и отвернулась. — Но я верю, что ты не виноват в смерти Фредди. Это было бы чрезвычайно глупо с твоей стороны.
— Глупо! Это все, что ты можешь сказать? Глупо! Ты что, действительно способна подумать, будто я мог убить Фредди?
— Нет. Я думаю, это не в твоем характере — идти на столь
— Ты сомневаешься?
— Мне безразлично все, что ты скажешь. Безразлично все, кроме скандала. Если ты сумеешь отвратить полицию от этого дела… Это все, о чем я прошу.
Сотерон беспомощно смотрел на жену. Ему вдруг стало холодно, будто с него содрали кожу и он оказался абсолютно голым. Реджи смотрел, как она выходит из комнаты, и чувствовал себя как испуганный ребенок в темноте.
Сказав полиции, что Джемайма шантажировала его, Сотерон не готов был отказаться от своих показаний. Ему казалось идеальным решением обвинить ее также и в убийстве Фредди. Теперь он должен придерживаться такой версии и должен вести себя так, как будто бы верил, что так оно и было. Вряд ли можно было постичь, почему человек, знающий такие вещи об учителе своих детей, держит в своем доме эту женщину, шантажистку и убийцу. Единственно возможным решением было бы уволить ее немедленно.
Конечно, ему это не нравилось. Кто другой возьмет ее в дом при таком стечении обстоятельств? Но что еще оставалось делать? Жалко, что несколько минут назад он не сказал об этом Аделине. Мысль о жене вообще сильно огорчала Реджи в данный момент, так что было бы лучше выкинуть ее из головы. Он должен найти Джемайму и сообщить ей, что она уволена. Объяснять причину вовсе необязательно, тем более что это могло привести его в замешательство. Он мог бы избежать объяснений, заявив, что не может обвинять ее до того, как полиция примет решение, поскольку тогда помешает правосудию. Да, звучит великолепно. Сотерон даже почувствовал себя честным человеком. Наконец он поднялся из-за стола, чтобы пойти и претворить задуманное в жизнь.
Шарлотта услышала об этом в полдень, когда бледная Джемайма появилась на пороге ее дома. Чемоданчик стоял на тротуаре рядом с ней; извозчик уже уехал, цокот копыт еще был слышен в конце улицы, у поворота. Она, должно быть, уже какое-то время стояла на ступеньках, не решаясь постучать.
Шарлотта открыла дверь сама. Ждать, пока откроет миссис Викс с ее мокрыми руками, заляпанным фартуком и торчащими во все стороны волосами, было бесполезно.
— Джемайма! — Она увидела чемодан. — Что случилось? Входи. Ты выглядишь замерзшей и голодной. Мы можем внести чемодан вместе.
Джемайма послушно наклонилась к своим пожиткам, и через несколько минут они обе были внутри. Шарлотта внимательно посмотрела на нее.
— В чем дело? — спросила она мягко. — Мистер Сотерон обвинил тебя в шантаже?
Гувернантка подняла голову. И шок, и облегчение, что не придется самой рассказывать о своих бедах, отразились в ее лице.
— Ты знаешь?
Шарлотта почувствовала упрек за то, что не предупредила ее, хотя это и не могло улучшить ситуацию. Было бы лучше, если бы Питт нашел способ убедить Реджи прекратить лживые обвинения.