Наихудший сценарий
Шрифт:
— Бедная моя, — вздохнул я. — Сколько ж тебе пришлось…
— Сколько бы ни пришлось, всё моё, — Осока бросила в рот полупрозрачную дольку засушенного фрукта, хлебнула кафа из кружки. — Да, вот ещё что. Я тебе почему здесь это рассказываю… Не хочу, чтобы подробности знала Падме. Ей и так тяжело.
— Она всё понимает, поверь.
— Всё равно, она расстроится, что её муж не только сам, но и меня на Тёмную сторону перетащил.
— Перетащил? Ой ли? — прищурился я. — А кого, скажи мне, не слушаются ситские голокроны?
— Разве это показатель? Я ведь использую Тёмную сторону!
— Да, но, в то же время, она над тобой не властна. Вспомни, Винду тоже её использовал, а не было джедая более упёртого и ортодоксального, чем он. И с Силой ты работаешь через спокойствие, не через гнев, я это заметил ещё там, на
— Ну, да, так меня учили, мне так проще…
— Вот! И кто после этого тут Тёмный?
— Что ж, может, ты и прав… — сказала Осока.
— Да не "может быть"… — начал я, но Осока прервала меня, тронув за руку:
— Потом обсудим. Хочу послушать эту вещь.
Да, за разговором мы совсем перестали обращать внимание на Латс. Её голос и аккорды кветарры некоторое время были как фон, проходя мимо сознания. Сейчас я вновь сосредоточился на них. Песня, что исполняла в этот момент тиилинка, была мне незнакома. Энергичный мотив лился свободно и быстро, подобно горной реке:
Шутит история, зло и без чести. Мир в витражах, как в осколках событий. Так повелось изначально на свете — Всё, что угодно, напишет сказитель… Не оправдаться и не исправить, Нет равновесья меж правым и левым. Цену победы, скребущую память, Сгладит рапсод благородным напевом. Отнято имя, изорвано знамя, Чёрные, чёрные маки забвенья! В смутных легендах потерянных знаний Стали иными названья созвездий."Ла-ла-ла-ла", проигрыш, глубокий аккорд, плавные переборы – и темп вдруг сменился на медленный. Зелёные лисьи глаза Латс смотрели теперь прямо на нас с Осокой. Голос её зазвучал мягче и с такой внезапной тоской, что она передалась каждому в зале: Эти руины, где царствует ветер, Были когда-то любовью и болью. Гасится память о камни столетий – Словно костёр заливается кровью… [5]Тишина. Настолько глубокая, что стал слышен комариный жужжащий звук какого-то электрического прибора. Осока сидела неестественно прямо, пальцы её, лежащие поверх моего запястья, судорожно сжались, глаза подозрительно поблёскивали. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: она вспоминала разорённый Храм, когда-то бывший ей домом. В это время один из тех, чьи лица я про себя недавно назвал "бандитскими", неожиданно деликатно и вежливо произнёс, обращаясь к Латс:
5
Так повелось… – Светлана "Алькор" Никифорова – Н.Васильева
— Ещё. Пожалуйста. Просим.
Тиилинка покачала головой, но затем, ещё раз взглянув в нашу сторону, уступила:
— Разве что, одну, коротенькую.
Открывается дверь за моею спиной. Я сжигаю мосты, а они не горят. И серебряный зверь, что приходит за мной, Что уходит за мной – это он, это я. Сколько хочешь, играй в перекрестья дорог. Если что потерял, так чего уж теперь. Подожди до утра, запоздалый звонок, Открывается дверь, закрывается дверь. [6]6
Дверь – Светлана "Алькор" Никифорова.
Отзвучал последний аккорд. Зал
— А мосты-то, и в самом деле, не горят, — задумчиво сказала Осока. — Пойдём, что ли?
— Подождёшь немного, я её отдельно поблагодарю? Эй, халдей! — окликнул я салластанина, после Ръен Вара уважения к этой братии у меня не осталось ни на грош. — Ну-ка, пулей метнись и принеси вот что…
— Сию минуту, господин офицер, — официант, получивший на лапу золотой слиток, рысью кинулся выполнять поручение.
— Интересно-интересно, — улыбнулась моя подруга. — Что же ты задумал?
— Импровизацию на тему одной нашей древней традиции.
Латс укладывала инструмент в чехол. Я подошёл к ней с подносом в руках. В центре его стояла стопка, наполненная абраксом, рядом – канапе с особым сыром, каким обычно закусывают этот лазурный коньяк. Тиилинка посмотрела на меня с некоторым удивлением.
— Госпожа Рацци, — торжественно сказал я, — на моей родине есть обычай: в знак уважения или высокой оценки чего-либо подносят чарку. Не откажитесь.
— И не подумаю! — улыбнулась она. Выпила, закусила, продолжала: — Благодарю за высокую оценку.
— Я тоже Вас благодарю, — сказала Осока, подходя к нам. — Ваши песни так о многом заставляют задуматься.
— Госпожа Тано, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— А Вы прекрасно выглядите. Не ожидала, учитывая Вашу тяжёлую и неблагодарную службу.
— Да, работа мерзкая. Но я стараюсь держаться.
— Выходит, Вы сильная. А вот одной Вашей старинной сопернице это не удалось.
— Кому? — удивилась Осока. — Уж не Вентресс ли?
— Ей.
— Пьёт? — догадался я.
— Как эопи. Уже до конкретных глюков докатилась. Позавчера меня уверяла, что видела Дарта Мола. Представляете?
— Когда видела? Где?? — вскинулась Осока.
— Латс, это очень важно. Мол жив, — сказал я на ухо тиилинке… и тут же получил от подруги чувствительный тычок под рёбра. — Ладно, ладно, молчу.
— Ничего себе примочка… — Латс почесала острый шип на левом виске. — Я, честно говоря, подумала, что ей спьяну померещилось, и подробностей не спросила.
— Вентресс здесь, на планете? — не отставала моя подруга.
— Да. Куда она денется? — пожала плечами тиилинка. — Что выручает за охотничьи трофеи, то и пропивает.
— Где бы нам её найти?
— Ну, если не здесь, то надо смотреть в забегаловке по левую руку от гостиницы "Чёрное остриё". Или в её норе на окраине. Мы её пару раз туда носили из кабака. Есть дека? Давай, нарисую.
— Спасибо. И… да пребудет с тобой Сила, Латс Рацци.
Трущобы на окраинах портовых городов примерно одинаковы на любой планете. Построенные из чёрт знает чего кривые и косые халупы, не улицы – узкие проулки, образующие целый лабиринт. Канализации в этой "нахаловке" не было, амбре тут стояло соответствующее, а по некоторым из улиц в своеобразных "арыках" текли, то усиливаясь, то почти пересыхая, ручьи грязной жидкости. И, разумеется, никаких названий или номеров домов не наблюдалось в принципе. Без нарисованной тиилинкой схемы с указанием примет мы бы точно тут не разобрались. Да и со схемой прошли бы мимо, если бы не Осока. Резко остановившись, она указала на одну из дверей, вернее, её подобие из гофрированного пластикового листа, подвешенного на загнутых в виде крюка арматуринах вместо петель. С предосторожностями я распахнул её, направил внутрь луч фонаря, осветив крохотный тамбур. Здесь слева от входа стояла решётчатая корзина с каким-то тряпьём, возле неё валялись сапоги, направо висел полог из множества разнокалиберных полос изоляционной резины. За ним и находилось основное помещение. Удивительно, но вонь в этой халупе отсутствовала, её вытеснили терпкие растительные запахи. Источник их стал ясен, как только мы заглянули в низкую комнату за пологом. По стенам под потолком были развешаны пучки сухих трав, источавшие этот аромат. Слева в земляной пол были вбиты две длинные трубы, между ними и стеной засунуты неровно обрезанные толстые изоляционные маты, образуя "перину" почти метровой высоты. На ней и лежала, подсунув под голову свёрнутую куртку, бледная, как смерть, женщина. Не требовалось особенно приглядываться, чтобы понять: Асаж Вентресс мертвецки пьяна.