Наивный наблюдатель
Шрифт:
— Вы спорите с очевидным фактом относительности наших знаний.
— Знания не относительны, относительны лишь наши представления. Если бы знание было относительно, у вас бы не было компьютера, коммуникатора, автомобиля и микроволновки. Вы не смогли бы читать в Интернете предсказания астрологов и общаться в социальных сетях с целителями, поскольку использование этих вещей стало возможным только потому, что техники сумели лучшим образом распорядиться полученными наукой знаниями.
— Зимин, вы до сих пор считаете, что накопленные человечеством знания абсолютны? Уверены, что дважды два четыре, а сумма углов
— Для плоского пространства.
— Пусть будет так. Но рассмотрите их в другой системе координат и увидите, что не все так очевидно. Это ли не доказательство относительности логики?
— Я не сторонник относительности знания.
— Но системы координат такие разные!
— Мы проживаем в трехмерном мире, подчиненном причинно-следственным связям. Наше мироощущение базируется на аксиомах, не допускающих «размытое» прочтение. Как только мы откажемся от привычных аксиом — мир немедленно перестанет быть познаваемым. Со всеми вытекающими последствиями.
— Почему же все говорят про относительность знаний?
— Кто говорит? Конкретнее. Не слушайте их. Повторяю, относительны не знания, а наши представления, которые сплошь и рядом могут противоречить логике.
— А если откроют антиматерию? Или вы попадете в черную дыру? Вы сможете поручиться, что там дважды два будет равно четырем? Отвечайте, как Коперник перед инквизицией.
— А почему бы и нет. Смело приглашайте инквизицию, дважды два равно четырем. Это не гипотеза, не теорема и даже не аксиома. Это навык счета. Кстати, у Коперника не было проблем с инквизицией, он умер в постели со своей книгой в руках. Церковь считала, что ее представления важнее его знаний.
— Это у Коперника проблем не было? Не думаю, что инквизиция с ним шутила, тем более что людей реально сжигали.
— Не было у инквизиции к Копернику претензий. Вообще. Более того, в течение ста лет после его смерти книга его свободно распространялась.
— Хорошо. Поставим на место Коперника Галилея, — упорствовал майор Кротов.
— Пожалуйста, это не поколеблет принципов логики.
— А если на место Галилея попадете вы?
— Спасибо, я этим не интересуюсь. Мания величия не самое сильное мое качество, — твердо сказал Зимин, хотя некоторый холодок по его спине все-таки пробежал. Ему было непонятно, упомянул майор Галилея, как аргумент в споре, или это была скрытая угроза.
Майор улыбнулся.
— Я все чаще думаю, что вы слишком умны для нашего учреждения. На вашем месте я бы подыскал себе другое место службы, где бы вы смогли полнее раскрыть свои таланты, наличия которых я ни в коем случае не отрицаю.
— Спасибо, меня здесь все устраивает.
— Демонстрируете расчетливый эгоизм?
— Вовсе нет. Пытаюсь точно описать свое отношение к работе под вашим руководством.
— И все-таки нам с вами придется расстаться.
— Не по моему желанию.
— Вы меня неправильно поняли. Мы продолжим наше общение, только я не буду больше вашим начальником.
— Как это?
— Я стану вашим пациентом. Вы с Горским запишите мое сознание на внешний носитель.
После разговора с Марго сообщение не произвело на Зимина того ошеломляющего впечатления, на которое было рассчитано. Он был подготовлен. Но, честно говоря, он думал, что Кротов умнее, и чувство
— Может быть, не стоит? — спросил Зимин, посчитав, что простого кивка головы будет недостаточно, что ни говори, а решение майора Кротова было по-настоящему смелым и заслуживало уважительного отношения.
— Я так решил, — ответил майор Кротов и задумчиво посмотрел в окно, постаравшись, чтобы его профиль выглядел гордо и внушительно.
— Я не смогу вас отговорить?
— Нет.
— Даже если приведу убедительные доводы?
— Ваши доводы не способны переубедить сторонника сферической логики.
— Я не собираюсь спорить с вами.
— Правильно, потому что это бесполезно. На меня ваши доводы не действуют.
— Простите за настойчивость, но когда вы станете нашим пациентом, мне все равно придется спросить: «Зачем вам это понадобилось»?
— Не скажу! — твердо сказал майор Кротов.
Зимин догадался, что тот не знает правильного ответа. Жалко. Придется выяснять самому.
Хорошо было заниматься теоретическими изысканиями, задабривая время от времени психофизическими штучками богатых клиентов. Идеальные условия для работы, что ни сделаешь, всегда можно было сказать: «Все правильно, так и задумывалось». Но едва в игру вступил майор Кротов, ситуация изменилась самым неприятным образом. Не исключено, что Зимин ошибался, но он почему-то не мог отделаться от мысли, что майор о многом догадывается, и задурить ему мозги до нужной кондиции не удастся. Горский не разделял озабоченности товарища.
— Ерунда, все складывается самым лучшим образом, — сказал он, выслушав товарища.
— И все-таки было бы спокойнее, если бы это дело поручили кому-нибудь другому. Почему бы ему не найти других психофизиков?
— Боишься мести Марго?
— Да. Разве можно предсказать, что она выкинет, когда догадается, что любой мыслик всего лишь электронный памятник на могиле усопшего. Натренированный на ответы аппарат, который будет успешно справляться с тестом Тьюринга, если это еще кого-нибудь интересует, но не более того. Можно посадить его на тележку, чтобы он передвигался в нужном направлении. Но мы с тобой понимаем, что это всего лишь кладбищенский памятник. Памятник на колесиках — это сильно. Вот только вряд ли Марго это понравится. На ее месте я бы психанул. Согласись, что это не слишком удачная идея — таскать с собой повсюду компьютеризированный саркофаг. По сути дела, мы ей предлагаем автоматизированное кладбище, которое всегда остается с клиентом. Марго убьет нас, когда поймет, что мы сделали с ее котиком.
— Мы и кошкины рефлексы будем записывать?
— Котиком она называет своего майора Кротова, — объяснил Зимин.
— Смотрю, вы с Марго подружились, — ехидно сказал Горский. — Честно говоря, не советую. Лишнее это.
— Самому не нравится, но что я могу поделать. Я знаю, что в моем положении нельзя совершать ошибки, но все происходит вопреки моей воле, — Зимин запустил пальцы в свою густую шевелюру. — Наверное, я зря читаю стихи всем подряд.
— Да, — сказал Горский. — Будь разборчив.