Наливайко
Шрифт:
Нервность старика передалась попу Демьяну, и тот встал со скамьи. Но князь резко прикрикнул на него:.
— Сидите, батюшка! Дело идет о дне насущном, можете послушать. Вот я и говорю, поймали бы его и избавили бы нас от каждодневного трепета, от этого страшного нашествия бунтарей и от экспедиций этих… пацификаторов.
— Прошу вас, ваша мощь, я еще не кончил, — отозвался Булыга. — Ружинский едва вырвался от этого, этого… Наливайко.
Воевода раскатисто захохотал:
— Ха-ха-ха!.. Носитель железных законов короны едва вырвался из рук бездельника, бунтаря… Ха- ха-ха!..
–
— Однако же, бога ради,
— Да рассказывайте, пан Булыга. Только же… не так смешите меня этими… защитниками…
—.. Под Белою объединились все военные силы хлопов и часть запорожцев, которая находилась в Каневе на пасхальных праздниках у полковника Кремпского. Пан Лобода гетманства лишился, а Наливайко, говорят, его и не взял. Выбрали гетманом кузнеца Шаулу и двинулись на Киев. Но на Остром Камне настиг их сам вельможный гетман Станислав Жолкевский…
— Ну, пан Булыга, разбил, уничтожил, пацифицировал? Да скажите же…
— Не привел господь бог.
Острожский порывисто встал со скамьи, хлопнул руками о полы и, по прежнему нервно усмехаясь, стал упрекать:
— Да, конечно, святые слова: не привел господь бог… Сам польный гетман не одолел. Это с кварцяными-то войсками. Так что ж мог сделать я, только воевода? Из Варшавы высокомерные советы давать оно куда легче. Гневаются на воеводу за бунты, семейной ссорой называют этакую гражданскую смуту… Святые слова: не привел господь бог…
— Не привел, ваша мощь. Горы трупов легли с обеих сторон. Казаки успели огородиться возами, в середине лагеря поставили пушки и на все четыре стороны громили пана гетмана. Посчастливилось тяжело поранить Шаулу, руку ему оторвало пушечным выстрелом князя Ружинского. Пан Лобода с Кремпским готовили отступление, а бой вел Наливайко со своими полковниками да с Сасько Федоровичем. Сасько был убит уже перед концом боя, да и то… Надеюсь, ваша мощь, что тут все свои?..
’— В покоях воеводы Острожского чужих не бывает, пан Булыга, продолжайте, — обиделся Острожский.
—.. Сасько проколол саблей в спину их же сотник Остап Заблуда, или, вернее, Стах Заблудовский, ваша мощь…
— Бесчестный поступок!
О благородстве трудно было думать, когда лучшие коронные силы, как трава, ложились под саблями таких воинов, как Наливайко и Сасько! Наливайко поставил Сасько сбоку, а сам, как зверь, бросился прямо в лоб коннице гетмана. К самому добирался, и добрался бы, проклятый хлоп. От его сабли и из-под копыт ого страшного коня высекался огненный след, горело поле боя, а от адской его улыбки без- умели самые отважные ротмайстры и поручики… Гетман уже приказал отступать, но даже и отступать было некуда. Сасько загородил путь к отступлению и клал труп на труп. Только меткий удар Заблудовского в спину этого хлопского полковника дал возможность гетману выйти живым из сражения. Тогда Наливайко послал туда своего головореза Мазура, с другой стороны какой-то Богун врезался не хуже самого Наливайко, но своевременное отступление гетмана предотвратило полнейшую катастрофу, вельможный князь…
Острожский мелкими, тяжелыми шагами стал ходить по комнате, обхватив обеими руками пышную седую бороду. Перед его глазами встал образ сотника Наливайко.
«Ах, почему он мятежник, зачем взбунтовала такая сила!»
Глубокое душевное волнение старого воеводы продолжалось еще долго после того, как отправился
— Можно подумать, ваша мощь, что вы ждали эту бездельницу. Тайны какие-то. Может быть, нам выйти?
— Будьте добры, пан Криштоф… откройте двери.
На пороге, стояла худая, пожелтевшая от болезни девушка в бедной крестьянской одежде. На серой потертой свитке лепились в нескольких местах полотняные заплатки. Взглянув на девушку, старик отступил к скамье и сел. Губы его успокоенно прошептали:
— Не она! Это еще не она…
Радзивилл понял этот шепот тестя и тоже облегченно вздохнул. Весь интерес к девушке вдруг пропал. Но теперь он прикажет страже бдительнее охранять все проходы в замок и каждую женщину приводить к нему на допрос.
— Разрешите мне, ваша мощь, не присутствовать при вашем разговоре с крестьянкой? — спросил Радзивилл, стоя у дверей.
Острожский почувствовал скрытую иронию в этом вопросе. Пусть он и зять, но князь Василий-Константин Острожский никому не позволит насмехаться над собой.
— Князь Криштоф — мой уважаемый гость, а не опекун и не обязан затруднять себя, слушая, о чем и с кем говорит воевода…
— Прошу простить мне милостиво, ваша мощь, неосторожное слово.
— Стоит ли об этом говорить, пан Криштоф?.. Предупредите, пожалуйста, стражу, что я жду крестьянку из Дубно. Должны были привести ее или… труп ее принести… Надеюсь, мой возлюбленный пан Криштоф позаботится об этом.
После того как девушка пропустила мимо себя Радзивилла и старательно закрыла за ним дверь, воевода спросил:
— Чья ты и как тебя звать?
— Меланжа, вельможный князь, а чья? Божьей должна бы быть, если милосердный в гневе своем не отрекся от меня, грешной…
— Мелашка? Народное украинское имя… Все мы божьи и… людские. Подойди, Мелашка, под благословение батюшки, если веруешь в бога нашего, православного.
— А как же, верую… Благословите, батюшка, болящую.
Несколько шагов сделала к попу, руки на груди сложили; словно в обе руки собралась взять то благословение. Голову набожно склонила и смиренно поцеловала обе руки у попа. Но в глазах ее поп Демьян прочитал не то затаенное отвращение, не то ненависть. А может быть, это болезнь оставила свою печать в глазах, холодную и язвительную.
— Так ты больна?
— Недавно оправилась, вельможный паночек. К вам по очень важному делу приехала… Помогите, вельможный. Будем век молиться за вашу душу.
Опустилась на колени. На коленях поползла к ногам воеводы, хваталась за них и умоляла. Воевода не препятствовал ей, выжидая. Когда девушка успокоилась, он встал со скамьи и отошел на середину комнаты.
— Не люблю слез… Говори, зачем пришла. Батюшка тоже будет слушать тебя, как на исповеди.
Сдерживая слезы, поднялась с колен, но голову держала низко свешенной на грудь.