Налог на убийство (сборник)
Шрифт:
Однако Вадим пропустил его мимо ушей. Такой он был человек. Не человек, а оперативный сотрудник. И доброе отношение к животным определялось, скорее всего, тем, что четвероногие друзья тоже служили в его неласковой конторе: вынюхивали наркотики и взрывчатку, сторожили арестантов.
Хотя, как известно по историческим примерам, даже самые большие душегубы неравнодушны к животным.
Когда они отошли в сторонку, Вадим первым делом поинтересовался, почему с ней нет Джульбарса – крохотной белой болонки. Полгода назад она, как и Маша, предпочла безалаберной жизни с Токмаковым теплую
– С ней все нормально, – сказала Маша. – Нос холодный, аппетит хороший.
– Ну и ладно. Я рад за нее, – кивнул Вадим, отодрав от груди кошку и передавая ее пожилой женщине.
Та рассыпала благодарности, как дворник сыплет соль – горстями.
Маша тоже была готова рассыпаться на составляющие, но – от злости:
– И это все, что ты хочешь мне сказать?
– И за тебя я тоже рад. Загорела, поправилась…
Маша чуть не задохнулась от негодования: поправилась! Да только за последние пару дней в Будапеште она похудела на несколько кило! Но, вонзив свои острые коготки в нежные подушечки ладоней, взяла себя в руки. Хотя, честно признаться, с большим удовольствием вцепилась бы когтями в нарочито спокойную физиономию Вадима.
Такая у них была прежде любовь – как у кошки с собакой. А главное оружие кошки в борьбе за место у блюдечка с «ките-кэт» не когти, а ласковое мурлыканье.
– Тебе же всегда нравились «пышки», – сказала Маша примирительно, – вот я и постаралась.
– А что нравится Льву Борисовичу Кизиму? – спросил Вадим, окидывая Машу взглядом. При этом его голос был таким же, как взгляд. А взгляд прозрачных глаз Вадима – почти всегда, не только сейчас – явственно напоминал петербургский февраль своим пронизывающим до костей холодом.
Но время выпускать коготки еще не подошло.
– Ну да, да! Я виновата перед тобой. Потому и пришла, чтобы загладить свою вину. Могу прямо сейчас, хотя лучше подняться в квартиру – вокруг слишком много любопытных, – сказала Маша.
– Хочешь сказать, замучат советами?
Маша отметила, что голос Вадима потеплел на два градуса по Цельсию, что соответствовало целым 34 по шкале Фаренгейта!
– Не знаю, о чем ты сейчас подумал, но я имела в виду конфиденциальное сообщение, которое будет тебе интересно, – сказала Маша все тем же покаянным тоном, но глаз не опускала.
А в глазах ее плясали бесенята.
– Конфиденциальное? Ну так пойдем, дорогу знаешь, – грубовато сказал Вадим.
– Можно я возьму тебя под руку, тут так скользко? – промурлыкала Маша самым ласковым из своих голосов.
Вадим Токмаков выставил локоть, обтянутый черной кожей дорогой куртки. Очень дорогой, как отметила Маша, хорошо в таких вещах разбиравшаяся. Может быть, он тоже стал брать взятки, как все они?
Мужчина и женщина пошли к парадной по свежевыпавшему снегу, белому, как чистый лист бумаги. С такого же чистого листа Маша хотела бы начать свои взаимоотношения с Вадимом, но это было непросто.
И словно в подтверждение своей мысли Маша наступила на таившиеся под снегом следы жизнедеятельности четвероногих обитателей бывших казарм лейб-гвардии Измайловского полка. Поэтому романтическое свидание
Зато потом она с полным основанием забралась с ногами на продавленный диван в комнате Вадима.
Несмотря на допотопность, или, напротив, благодаря оной, диван был очень уютным. Усилием воли отогнав сладкие воспоминания о проведенных здесь часах, Маша принялась сухо излагать все, что успел сообщить Коряпышев об установке по сохранению генофонда нации, переправленной в Венгрию неизвестными злоумышленниками из неизвестного оборонного НИИ.
Говоря по правде, факт был всего один, но он стоил человеку жизни!
Вадим слушал молча, не делая никаких пометок и вообще не проявляя видимого интереса к теме.
Не прошло и нескольких минут, как Маша вернулась к своей обычной эмоциональной манере, жестикулируя, откинув плед, одновременно замечая, что Токмаков скосил-таки глаза на ее ноги, высоко открытые сбившейся юбкой.
В конце концов, если он был таким патриотом, как декларировал, то долг перед отечеством призывал его к практическим шагам по сохранению генофонда. И Маша, так и быть, готова была к оказанию содействия в этом государственной важности вопросе.
Как-то незаметно спаситель кошек оказался на продавленном диванчике в непосредственной близости от рассказчицы. Его рука задержалась на Машиной коленке и после секундной заминки двинулась выше, как альпинист по рискованному, хотя уже не раз проделанному раньше маршруту.
Маша затаила дыхание. В интуитивном предчувствии подобного развития событий она вместо колготок натянула сегодня чулки. Колготки, конечно, удобнее, но чулки намного эротичнее. Рука Вадима с черного эластика скользнула к белой нежной коже.
Мобильный телефон заверещал так неожиданно и громко, что Маша рефлекторно откинула пластинку микрофона. При этом «альпинист», почти добравшийся до цели, нервно вздрогнул и сорвался в пропасть. Вот так же падал бедный Коряпышев, унося с собой тайну установки по сохранению генофонда российской нации.
И прежде чем Маша успела ответить, Вадим отодвинулся, зевнул и сказал:
– Зря ты мне все это рассказала. Я теперь не занимаюсь такими делами. Я – за штатом.
3. «Паду ли я, дрючком пропертый?»
Почувствовав под ногами родную почву, Дим Димыч Сулева – телеоператор, выпивоха и половой разбойник, не терял даром времени. Пока водитель «Газели» искал запропастившуюся куда-то искру, Дим Димыч нашел в холле международного аэропорта «Пулково-2» отбившееся от стада колоратурное сопрано.
Сопрано, носившее звучное имя Елизавета Заболоцкая, возвращалось с гастролей по Соединенным Штатам, Германии и Франции вместе с труппой Саратовского академического театра оперы и балета. Сулева еще в самолете приметил эту могутную – с Волги-матушки! – женщину. Обладая не соответствующим комплекции мелодичным голоском, она с видимым удовольствием тиранила оным стюардессу, через каждые пять минут требуя то плед, то воду, то достоверную информацию о температуре воздуха за бортом, будто собиралась выйти подышать свежим воздухом.