Налог на убийство (сборник)
Шрифт:
– Что-нибудь не так? – спросил Вадим, помнивший, что сошедшиеся брови – грозный признак.
– Все не так, – сказала Маша колючим, как ершик для чистки посуды, голосом. Таким голосом можно было бы отчистить от многовековой грязи всю ванную. – Иди, уже поздно, а ты ведь ходишь на работу к девяти.
– А что ты мне хотела шепнуть по секрету?
– Ничего, – криво усмехнулась Маша. – Это была, как ты любишь выражаться, оперативная комбинация.
– Рад, что научил тебя чему-то.
Маша кивнула:
– Дай сигарету.
– У меня «Капитан
– Все равно.
Щелкнула зажигалка, выметнув хищный узкий язычок.
– Я пошел?
– Иди, – сказала Маша, подумав: «Ненавижу и люблю».
Закрывая за Вадимом медную задвижку, она надеялась на четверть часа одиночества. Но все обернулось по-другому.
3. Меморандум Токмакова
«Капитан Блэк» оказался сродни капитану Токмакову – кружил голову и продирал до селезенок. После нескольких затяжек собственные выводы относительно рэкетирской сущности Вадима уже не казались Маше столь бесспорными. Ведь он не знал о кассете, за которую Дим Димыч хотел получить в «Рейтере» не меньше ста тысяч кусков. И уж тем более Токмаков не мог предположить, что в автобусе поедут артисты, вернувшиеся с зарубежных гастролей. Следовательно…
И тут раздался стук в дверь. Стук был вкрадчивый, похожий на условный:
– Ты помнишь, Мэри, что нам обещала?
Маша узнала голос Гека:
– На пятилетней годовщине «Бережка»? После того, как всех нас выгнала твоя подружка.
Она не ответила. Вспомнил бы еще, урод, что было до девяносто первого года. А редактриса, хотя и не была в действительности Машиной подружкой, выперла Гека и пару-тройку его забулдыжных приятелей совершенно правильно – нечего тащить в газету «заказуху». Причем, нередко, бандосовскую!
Так она и объяснит сейчас этим обдолбаным наркошам!
Но Машу опередил вкрадчивый голос за дверью:
– Здесь, в этой самой вот квартире, ты поклялась… Припоминаешь? Ты поклялась, что дашь нам всем, если хоть раз переступишь порог гадского листка!
Маша вздрогнула. Что-то было такое. Какая-то чушь, смешная бравада в духе Дарьи Асламовой в поддержку журналистского братства. Тогда она ничем не рисковала, потому что уходила на телевидение. А теперь…
– Ты пришла на юбилей. Значит, переступила порог. За базар надо отвечать, княжна Мэри!
– Да пошел ты в задницу, урод! – не выдержала Маша.
– Приглашаешь? – заржали сразу несколько голосов, и сильный рывок чуть не выдернул язычок задвижки из пробоя.
Дверь открывалась наружу. Маша успела просунуть в ручку палку из выварки, но это задержало Гека ненадолго. Медная задвижка полетела в сторону, палка треснула и сломалась.
Маша схватила грязный тазик, собираясь обороняться решительно и стойко, но таз не понадобился.
В рядах желающих полакомиться журналистским телом вдруг обнаружилось смятение. Смятение имело имя и специальное звание – капитан. Расшвыривая поддатых борцов за независимую прессу, Токмаков в несколько секунд добрался до зачинщика всего этого безобразия.
Гек выхватил из кармана шприц,
– Ну иди, иди, сука, за своей порцией СПИДа!
…В славные годы развитого социализма крупные предприятия имели план по выпуску товаров широкого народного потребления. Эти самые товары были нужны машиностроительным, авиационным, оборонным заводам как рыбке зонтик. Но не выполнишь – рухнут показатели социалистического соревнования, а вместе с ними премия, ордена за доблестный труд, еще на пятилетку затормозится очередь на легковые автомобили.
Поэтому русская смекалка включалась на полную мощность, чтобы и рыбку съесть – выполнить задание по ширпотребу, и на зонтик не сесть. Скажем, план по выпуску кастрюль спускался заводу в общем литраже. В результате на прилавках появлялись кастрюли, предназначенные не для простых советских граждан, но скорее для великанов – людоедов – ведь одну десятилитровую кастрюлю отштамповать проще, чем десять литровых.
Этот принцип четко соблюдался и по другой номенклатуре. Поэтому зеленый эмалированный таз доперестроечного происхождения, который Маша опустила на дурную голову Гека, обладал весом, отвечающим габаритам.
Банг!
Гек хрюкнул, повалился вперед, Токмаков успел жестко заблокировать руку со шприцем:
– Ну и знакомые у вас, госпожа Груздева! Прямо сливки общества. Или пенки… Снять и выкинуть.
– Не знаю, что бы я без тебя делала, Вадим!
– Кайф бы ловила, дура! – неосторожно прокомментировал один из пришедших в чувство парней. – Еще пожалеешь…
– Таких ребят надо учить рублем, – пробормотал Токмаков под нос. – Иначе не понимают.
– Не надо, Вадим! – воскликнула Маша, в которой с новой силой вспыхнули подозрения о рэкетирских замашках Вадима. – Не забирай у него деньги!
– Я и не собирался, – через секунду сказал Вадим, внимательно рассматривая сбитые костяшки пальцев. – Пусть его папаша раскошелится на металлокерамику, а клиника «Меди» заплатит налоги со вставленных зубов. Все какая-то польза будет. Попытку изнасилования будем оформлять?
Маша отрицательно покачала головой. Сказала, обращаясь к очухавшемуся Геку:
– Торжественно клянусь страшной журналистской клятвой, что если моя нога еще хоть раз переступит порог этого притона, то я всем вам дам… По зубам, башкам и задницам!
– А я добавлю, если мало покажется, – сказал Токмаков.
Поскольку комментариев не последовало, он понял, что к меморандуму Токмакова заинтересованные лица отнеслись серьезно.
На набережной к Маше и Вадиму третьим не лишним присоседился ветер. Ветер выдувал из головы хмель, из легких – табачный перегар, и Токмаков был рад ему. Это был тот же самый ветер, что дул в порту.
– Слушай, какая блоха тебя укусила, что ты меня так резко вдруг прогнала?
– Не блоха, – прижалась к нему Маша, стараясь спрятаться от ветра. – Ботинки. Я была сегодня у Дим Димыча, и он велел тебе передать примету одного из бандитов.