Налог на убийство (сборник)
Шрифт:
– Мне нужно что-то сказать тебе по секрету, – шепнула Маша ему на ухо. – Очень важное.
– Говори.
– Я была в клинике у Дим Димыча, и он просил тебе передать…
Маша перехватила взгляд костлявого Гека. Лет семь-восемь назад он занимался в «Невском береге» криминальными расследованиями и любил совать нос не в свои дела. Еще он, кажется, был влюблен в Машу, но это не имело отношения к делу.
– Не здесь, – перебил Токмаков. – Потом.
– Думаю, лучшего случая посекретничать у нас не будет.
– Предоставь это мне.
Автобус
В многокомнатной загаженной квартире этот туман не рассеялся. Напротив, ударил в голову покрепче коньяка, и Токмаков не отходил от журналистки, обнимал ее в танце. Короче, вел себя как последний идиот, все забывший и простивший.
И Маша воспринимала это как должное, словно не пробежала между ними черная кошка в облике Левы Кизима. Юбилей «Невского берега» перекинул мостик через разделившую их пропасть. Маша решила попробовать его на прочность. Выдержит мостик, или…
– Пойдем, Вадим, пошепчемся.
Токмаков кивнул, краем глаза подметив инстинктивное движение Гека: рука того сжалась в кулак.
В коридоре было не продохнуть от табачного дыма. Хрящеватый нос Токмакова уловил специфический запах «леди Хэмми» [25] . «Золотая молодежь» оттягивалась во всю, заполонив, естественно, и кухню.
Нет, квартирка была явно нехорошая! Пора было им выбираться отсюда, и чем скорее, тем лучше! Но Маша уже подтащила Токмакова к какой-то облупленной двери, и, озорно подмигнув, потянула за собой.
Токмаков шагнул в темноту. Вспыхнул свет.
Маша удовлетворенно усмехнулась. Сколько лет прошло, а выключатель остался на прежнем месте. Насколько она помнила, единственным закутком в этом гадюшнике, где можно было посекретничать или просто спокойно поговорить, всегда была ванная комната. Достаточно просторная, по-своему уютная, и главное, есть куда стряхивать пепел.
Но когда щелкнула за ними старинная медная задвижка, говорить Маше вдруг расхотелось. Она была сыта по горло интеллигентской болтовней!
Ей хотелось совсем другого.
После школьных вечеринок, со времени которых прошла уйма лет, Маша не часто резвилась в антисанитарных условиях. А ванна, как ни странно, вполне отвечала этому определению – почерневшая, с отбитым фаянсом, вываркой с кучей грязного белья в углу и жуткими темно-синими стенами. С потолка, покрытого пылью веков, свисали клочья паутины.
Но, как и в «школьные годы чудесные», Маше было на это сейчас наплевать. Она захотела Вадима. И она его получит. Только не надо больше слов, дурацких объяснений. Путь к достижению цели – действие.
Маша через голову стащила свой целомудренный свитерок, ловко накинула на шею Токмакова, притянула к себе. Вадим подумал, что за сегодняшний вечер к нему уже второй раз применяют удушающий
Щеку Маши оцарапала жесткая рыжеватая щетина. К вечеру Токмаков всегда зарастал, и это ее заводило тоже. Время дорого, и она не хотела тратить его попусту. Повернулась спиной, уверенная, что Вадим сам разберется с колготками.
Она не ошиблась в своих предположениях. Человек, подобно Токмакову проведший несколько не худших лет младости, надевая и снимая общевойсковой защитный комплект по командам «Газы!» или «Атом! Вспышка справа!», без труда справится с какими-то колготками. Колготки – это все же не резиновые чулки ОЗК с тяжелыми сапогами, и Токмаков явно перевыполнил норматив.
А трусики слетают в одно мгновение. А юбку можно вообще не снимать.
На полпути к блаженству Маша мимолетно подумала, что надо окончательно переходить на чулки. Чулки намного эротичнее. Потом она не думала вообще ни о чем, шепча с закрытыми глазами: «Вадик, Вадинька…», а когда вернулась на грешную землю, то первым делом увидела ботинки.
Да, те самые, генеральские, о которых Дим Димыч велел рассказать Токмакову: черные остроносые ботинки на резинках, где вместо шнурков были приспособлены декоративные полоски кожи.
Она не сразу поняла, что эти нелепые туфли принадлежат именно Вадиму. А когда въехала, ее охватили смятение и неловкость. Она стояла, упираясь локтями в пожелтевший от времени умывальник, тяжело дыша, и рядом со своими босыми ногами видела подозрительные ботинки Токмакова.
«Стоп! – приказала она себе, – не пори горячку! Что за ерунда, мало ли уродливых опорок клепает очнувшаяся от спячки отечественная промышленность?!»
На что рассудительный внутренний голос, к мнению которого она так редко прислушивалась, возразил: «Да, мало! Иначе бы Дим Димыч их не запомнил, и это явно форменная обувь, – кто купит такой страх за свои деньги?»
«Ну и ладно, что из этого?».
«А ты сама, голубушка, подумай!»
И Маша вспомнила, что перед отлетом бросила Вадиму письмо электронной почтой, где, на всякий пожарный, называла рейс и время прибытия. Еще Маша вспомнила, как при малейшем намеке о Леве Кизиме на скулах Токмакова играли желваки.
Как известно, все правоохранительные и силовые структуры – узаконенный государственный рэкет. По логике, один шаг до просто рэкета. И, похоже, Вадим его сделал. Маша добиралась от аэропорта до Измайловского проспекта несколько часов. За это время решительный человек с машиной легко успеет не только автобус обчистить, но и банк, и примчаться в свой двор и обеспечить себе алиби, снимая кошку с дерева, – такие подробности надолго запоминаются.
Точно, так оно и было!
Вернув на подобающее место задранную юбку, Маша села на край ванны и включила воду. Ловила холодную струйку воды узкой ладонью. Ее красивые соболиные брови сошлись к переносице.