Наложница огня и льда
Шрифт:
Дни тянулись и тянулись, серые, безрадостные в укачивающей своей монотонности. И утро одиннадцатого дня ничем бы не выделялось среди прочих, если бы не замеченная мной случайно маленькая статья в газете. Если бы к расположенной в самом низу страницы статье не прилагалась черно-белая картинка. Если бы я не узнала изображенное на ней лицо человека.
В обведенной в черную траурную рамку статье говорилось, что две недели назад в конторе, расположенной на окраине Эллораны и принадлежащей торговцу живым товаром Эфрайи Шадору, уроженцу королевства Виатта, произошел пожар по причине неисправности проводки. Двухэтажное старое здание, где Шадор снимал помещения под контору, выгорело
Абзац, убористый, набранный мелким шрифтом, я не дочитала. Бросив газету, выскочила из столовой, поднялась бегом в свою комнату и закрылась в ванной. Тошнило долго, скручивая желудок спазмами, хотя я почти ничего не успела съесть. Быть может, накануне во время ужина что-то несвежее попалось?
После я лежала в постели, борясь с дурнотой, опасаясь выходить из комнаты, ища в себе жалость к тому, кто осматривал меня столь мерзким образом, кто держал меня в душной витрине и продал, для кого я была товаром, одной из множества таких же живых кукол, которых нужно сбыть подороже, повыгоднее. Искала и не находила ни крупицы. Смерть в огне ужасна… если, разумеется, он умер во время пожара, а не раньше. Нордан ведь говорил, что больше Шадор никого никому не продаст, что не останется упоминаний о рабыне Сае. Вместе с конторой сгорели и все бумаги Шадора, списки, документы, учетные книги. И две недели назад я и Дрэйк уехали в «Розанну», Нордан же остался в городе, предоставленный сам себе.
Обещал убить торговца. И, похоже, действительно убил, избавившись от следов существования Саи.
К полудню мне стало лучше, и я решила не рассказывать Лиссет ни о недомогании, ни о своих подозрениях. Меня удивляло, что я так равнодушно отнеслась к вероятному убийству Шадора, но расстраивать лисицу грузом осознания не хотелось. Лиссет чувствовала себя хорошо и ни на что не жаловалась, и я сочла, что в моем недомогании и впрямь виновато что-то несвежее, попавшееся только мне. В конце концов, ела я куда больше, чем лисица.
Однако на следующее утро все повторилось. На сей раз раньше, я проснулась, уже чувствуя тошноту. Добралась до ванной, даже не закрыв дверь. Когда отпустило немного, не нашла в себе сил подняться и вернуться в постель, осталась сидеть прямо на полу, измученная, дрожащая, не понимающая, что происходит.
В спальне тихо стукнула створка, и в ванную зашла Лиссет в наброшенном поверх короткой пижамки халате, растрепанная, хмурая.
— Полагаю, спрашивать тебя о последних женских днях уже бесполезно.
Я совершенно о них забыла! Но помню, что предыдущие были еще на подъезде к столице, то есть… Я попыталась посчитать и не смогла.
— И давно тебя тошнит по утрам? — Лисица приблизилась ко мне, наклонилась, помогая встать.
— С… со вчерашнего дня, — не понимаю еще, в чем дело, мысль ускользает упрямо, но становится вдруг страшно, сердце бьется заполошно, громко, едва ли не оглушая. — Лиссет, у меня всегда… всегда было немного нерегулярно и… и…
— Извини, дорогая. — Лисица подняла рывком подол моей сорочки выше талии, положила теплую ладонь мне на живот. Несколько секунд смотрела в пустоту мимо меня, затем улыбнулась широко, радостно. — Надо было сразу сообразить и раньше проверить, а я не догадалась, что, в общем-то, неудивительно. Кто бы предположил подобное… Ну что, Шель, поздравляю, ты беременна.
Я смотрела потерянно на Лиссет, и смысл слов ее пропадал за суматошным стуком сердца.
Беременна.
Несложное вроде слово, но за ним — целый мир, незнакомый, пугающий. Мир, в котором я искала и не находила еще себя, в котором не видела своего будущего. Мира, которого
— Надо записать тебя на прием к целительнице и как можно скорее, она все скажет точно и в деталях. Одна моя подруга работает секретарем у хорошей практикующей целительницы, которая как раз специализируется на женских недомоганиях у нелюдей. Не думаю, что стоит идти к обычному доктору, будучи беременной от бессмертного получеловека. — Лисица убрала руку, оправила сорочку. — Мальчики со дня на день возвращаются, Дрэйк, правда, обещал позвонить, когда они приедут в Эллорану, но неплохо было бы управиться до их явления.
Я полубессознательно коснулась своего плоского живота через белый хлопок, хотя и понимала, что срок слишком маленький, чтобы что-то ощутить, чтобы начала изменяться фигура.
Я беременна.
— Но… как?
— Ты не знаешь, откуда детки в мамином животике берутся?
— Знаю. Я не о том. Ты же говорила, что у членов братства не может быть детей, — и Дрэйк об этом упоминал.
— По крайней мере, никто не слышал о детях от них. Тут возможны два варианта — или ты очень-очень особенная, или парная привязка выполняет свое прямое назначение даже с братством. Лично я склоняюсь ко второму варианту.
Пошатываясь, я вернулась в спальню, легла поверх одеяла.
Беременна. У меня будет ребенок.
— Я должна сказать им, — произнесла я негромко.
— Надеюсь, ты понимаешь, что завершенная привязка у тебя с Норданом, соответственно, почти наверняка он у нас счастливый папочка. — Лиссет вышла следом, остановилась перед кроватью, глядя на меня сверху вниз.
— Я все равно должна сказать им обоим.
— И правильно. Пока лучше не выделять среди них кого-то одного, а стараться почаще подчеркивать, что они оба для тебя важны в равной степени.
— Они оба мне важны.
— Проблема в том, что на данном этапе мальчики с тобой не согласятся. Уверена, каждый из них желает быть в твоих глазах единственным, неповторимым и ого-го каким героем-любовником. Даже если некоторые старательно делают вид, будто их это ни капли не интересует.
Изменения в моем запахе. Нордан говорил, что новый оттенок просто есть, не связанный с моим настроением.
Яд в моей крови, убивший напавшую на меня керу. Сейчас я четко вдруг осознала, что была права, считая собственную неожиданную ядовитость следствием защитного механизма, оберегающего дитя в утробе матери.
Голод. Слезы по поводу и без.
Холод.
Я закрыла глаза. Лиссет упоминала, что женщины-оборотни чувствуют, кто именно отец их ребенка. Не ведаю, как это ощущают оборотни, но что-то, трепещущий холод ли в пальцах, неумолимая интуиция ли, подсказывали, что отец зародившейся во мне жизни — действительно Нордан.
У нас будет ребенок.
Учась в пансионе, я, как и большинство его воспитанниц, мечтала о детях. Но дети в этих мечтах подчас оказывались чем-то далеким, приложением к замужеству, важным, необходимым, неизбежным, однако эфемерным немного. Все, кто по окончанию пансиона мог рассчитывать на выезд в свет, на брачные предложения, кто уже был помолвлен или сговорен еще ребенком, знали, что после свадьбы от них прежде всего ждут известия о беременности, о благополучном рождении наследника ровно через девять месяцев. Нравы в Феоссии отличались повсеместно строгостью, не могло быть и речи о том, чтобы молодожены жили «для себя». Но юные леди грезят о великолепных балах и пылких кавалерах, романтических чувствах и запретных поцелуях. Замужество, дети остаются в отдалении, за дымкой красивых иллюзий.