Нам нельзя. Петля судьбы
Шрифт:
— Коть, ну чего ты? Обиделся тогда, да? И общаться перестал…
Прикусываю губу и с недоумением смотрю в лицо той, которая сейчас легко и непринужденно… Чёрт, она удивлена?! Она реально удивлена и не чувствует за собой вины.
— Виол, лучше свали, — Орловский отмирает, пока остальные таращатся в немом изумлении.
Отказывалась от меня Виолетта также при всех, старательно отыгрывая роль жертвы. Она явно видела себя обманутой: популярный парень и вдруг с таким изъяном.
Да, статус и внешность, доставшаяся от родителей, нравились девчонкам всегда, а
— Игнат правильно говорит, у нас нет общих тем. Ты сделала свой выбор тогда, когда мы считались парой. Считались, Виола. Но не были. Улавливаешь разницу?
Совмещаю слова и действия — подталкиваю к выходу, по дороге подцепив плащ. Буквально всовываю в руки девушки и за локоть волоку к калитке.
— Не унижайся больше, чем сделала когда-то.
Это всё, что бросаю напоследок. Прикрываю глаза и выдыхаю, подставив лицо солнечным лучам. Чистое небо размытыми мазками стелется наверху, отражая свет, который даём мы. Это не мои впечатления, а милого смущенного Облачка. Она рисовала небо, а я решал тригонометрические функции.
Кажется, давно это было. А в реале прошло меньше недели.
Тянет меня к ней, хочу обратно, чтобы привычно сидеть рядом и разговаривать или молчать. Настолько неважно, что становится смешным: как можно комфортно молчать? Оказывается, это даже приятно, когда рядом твой человек.
И что могут статус и власть против судьбы? Да ничего. Мой пример тому… пример, как бы ни звучало нелепо или приторно.
Вдохнув глубже, возвращаюсь к заждавшимся парням. Они уже вовсю обсуждают... Не Виолу, а игру. Знаю, что моя команда не предаст и не станет мутить воду за спиной. И они знают: если захочу сказать, озвучу всё сам.
— Окончательно? — бросает Орёл. Ему можно.
— Бесповоротно, — отражаю и широко улыбаюсь. — Феи рулят.
***
Визг Насти оглушает всех моментально. Пацаны смеются, а сестренка виснет на шее и болтает в воздухе ногами, отказываясь отцепляться.
Никакие увещевания, что мне может быть тяжело, не действуют. Она умудряется задеть ногами стол, чтобы перенести часть веса, но не отлепиться.
— Ладно, на созвоне, — кто-то из ребят озвучивает очевидное.
Нам надо остаться наедине, они это понимают.
Машу свободной рукой, а мама провожает. Вернувшись, прижимается ко мне со спины и тихо плачет. Я чувствую её подрагивающее тело и силюсь повернуться, но Настюха мешает это сделать.
— Ма, не надо, — бормочу, но у самого в носу щиплет.
— Как не надо? Надо… Сыночек… Вернулся…
— Ты меня, как с войны встречаешь, — пытаюсь шутить, но глупо получается. — Не первый же раз, мам.
— Может, и с войны, Жень. Сколько людей уходит.
Мама часто дышит, но берет себя в руки. Я как раз ссаживаю сестренку на столешницу и прижимаю её к себе за плечи. Тоже ревёт.
— Развели болото. А ну хватит солить футболку, лучше покормите своего бойца.
Смех сквозь слёзы куда лучше, чем молчаливый плач. Мои любимые девочки начинают суетиться, а я присаживаюсь и жду, что мне подадут на обед.
У
Сегодня до столовой добираться лень: хочется ближе и теснее, и всем вместе. К тому моменту, когда выставляется ароматный бульон и раскладывается гарнир, подъезжает отец.
Снова объятия, слезы и радостный смех.
Папа довольно откидывается на спинке стула:
— Когда вы хохочете, душа радуется. Рассказывай сын, всё-всё рассказывай.
И я «всё-всё» рассказываю, хотя миллиард раз уже рассуждали, обсуждали, разговаривали. Но я же понимаю, родителям не терпится услышать вердикт Светлова ещё и ещё раз. Да я сам перечитывал и перечитывал.
— А про подружку?
Вот «вовремя» задремавшая Настя влезает. Мама опускает голову и прячет улыбку, отец оценивающе смотрит и ждёт ответ.
— Подружка? В клинике? Удивляешь, сын.
Обычно папе нет никакого дела, но сейчас предвыборная гонка подходит к финалу и его, безусловно, волнуют любые вопросы. Кто, где, с кем…
Никакая тень не должна омрачить идеальный имидж Вячеслава Каминского.
— Не подружка, па. Моя девушка. У нас с ней всё серьёзно, — обвожу семью взглядом и повторяю: — Очень серьезно.
— В клинике? Сын, тебе не пять лет! Даже Настя понимает, что такая больница не подходящее место для знакомства. Что вы там делали? Капельница на двоих? Таблетки по расписанию? Женя, я надеюсь, ты придешь в себя и осознаешь нелепость твоих заявлений. Серьёзно у него…
Отец начинает повышать голос, а я сильнее сжимаю кулаки. Мама видит это и пытается утихомирить, но бесполезно.
Отца несёт, а меня накрывает, когда он переходит на Светловых. Речь, что он и так пошёл на уступки и доверил жизнь сына «одному из», я прерываю криком.
— Не ты уступил, пап, не ты! Он! Он мог бы отказаться, но взялся за лечение, потому что не делит людей на друзей и врагов! Не отказался и работал со мной наравне со всеми! Этот Светлов, как ты говоришь, ночью спасал дряхлого старика, а утром проверял моё состояние, тщательно сверял, корректировал, что-то делал. И ни разу, пап, не сказал, что я человек второго сорта, потому что его отец и ты — конкуренты! Ни разу!
— Жень, успокойся, — мама гладит по руке, но уже прорвало и так просто не отпустит.
Отца заботит репутация и имя, меня… С недавних пор меня заботит семья Светловых, как ни парадоксально. Любимая девочка — дочь папиного врага, но он про это пока не знает.
Исключительно ради мамы беру себя в руки и, несколько раз саданув кулаком в стену, скрываюсь в своей комнате. Укладываюсь на постель и бездумно смотрю в потолок. Подмывает позвонить Женечке, но я четко знаю время капельниц и не могу потревожить. Чуть позже обязательно наберу её, спрошу, как прошёл день и как она себя чувствует. От её голоса сразу успокоюсь и начну отсчёт часов до нашей встречи.