Нам нельзя
Шрифт:
Вру! Она любит деньги. Без них она вот так же надрывно кричит и страдает.
Что ей нужно от меня?
Изображала родительскую любовь. Я ж ей накопления не отдам. И украшения, которые хранятся в банковской ячейке, она тоже не получит. Пусть не врёт, якобы разрешила мне хранить их, ей бы не выдали папины подарки. Открыть ячейку могу только я и только после исполнения восемнадцати лет.
Хотелось, от злобы на этот мир, всё это ей выкрикнуть. Но я вдыхала носом запах любимого и, запертая в своих собственных переживаниях, не могла отвлекаться
— Доченька, — заныла Света. — Он позвонит. Ну, не убивайся ты так.
— Тёть, Света, может узнаем, куда его увезли? — наивно спросила Анечка, которая от переживаний сгрызла все ногти.
— Зачем узнавать, ему же не три года. Тугара, прекрати! — ругалась Лядина, перенервничав со мной. — Позвонит, и всё встанет на свои места. И вообще, так не бывает! Дрались полгода, а теперь любовь невпупенная!
— Да, пошла ты!!! — заорала я ей в лицо.
И она пошла. Испугалась меня и вылетела из комнаты. А вернулась с успокоительными. Впихивали их в меня всем миром.
Слова Светы показались разумными. Мне в чужой квартире делать было нечего. Аня с Ромкой навели порядок, вынесли продукты. Я понуро собирала учебники в сумку. Раскрыла тетрадь по алгебре и зависла над рисунком, что рисовал Трэш.
Это сильнее фотографий. Рисунок отобразил все наши чувства. От листов и завитков в моих волосах, он казался сказочным.
— Как красиво, — выдохнула Анечка. — Рома, посмотри.
Шиша шмыгнул носом у моего уха. Сказать ничего не смог.
Убитая и ослабленная, я покидала комнату Трэша. Оставила себе ключи, прихватила его подушку. Как он мои ярко-салатовые трусики, которые я не нашла.
Потух пожар в моей душе, рассеялся свет. Только маленький огонёк надежды теплился внутри, что всё будет хорошо. До девятого мая не так много времени. Только вот мы изменимся. И он в первую очередь.
Истощённая и обессиленная я села в машину отчима, и Света повезла меня домой.
Мой изнурённый вид немного смутил Егора, он ничего не сказал. Но потом всё-таки явился на чердак и попросил не язвить.
— Давай, как прежде поживём, — предложил он, когда мама раскладывала мои вещи по местам. — Никто тебя не гонит. Денег от тебя не требует. Если на карманные расходы нужно, всегда рады.
Странно было от него это слышать.
Решила, пусть остаётся так.
Трэш не позвонил на следующий день и через день тоже мой телефон молчал. Мне опять вызвали врача, потому что поднялась температура. На самом деле, Света не хотела распускать слухи, что я жила в бомжатне, где зарезали человека. Думала, что в селе такое возможно. Надеялась, что когда я приду в школу со справкой, слухи сами собой отпадут.
Бахря сожрала мои кроссовки. Пыталась добраться до учебников и получила по наглой белой морде. Оказывается, порода требовала пристального внимания и воспитания. Бахря умная, даже слишком. Когда я велела отстать от моих тапок, она отстала, но втихаря, всё равно бантики отгрызла.
Он позвонил в одиннадцать часов вечера
— Киса! Ты меня слышишь? — голос его был твёрдым и строгим. — Слушай внимательно. Меня захерачили за тысячу километров от тебя. Знакомые отца постарались, чтобы я в обычный детдом не попал. И мать не лишина родительских прав. Это временно. И мне скоро восемнадцать.
— Ник, — пискнула я.
— Всё хорошо, любимая! Моя Киска. Придётся потерпеть. Ты, как? Со мной?
— С тобой, — я вытерла слёзы и с благодарностью посмотрела на небо. — Куда тебя увезли?
— Ты только не смейся. Тут батюшка, матушка, монахи и тридцать моральных уродов. И я среди них самый нормальный.
Он красиво рассмеялся. Обожала, когда он смеётся.
— Кис, прикинь, здесь реально дадут заработать!
— Ты опять об этом, — уныло вздохнула я. — Зачем трусики мои взял? Примерять будешь, как туфельку через полгода?
— Трусики твои — мой талисман. А попку твою узнаю из тысячи!
— Трэш, — заплакала я.
— Катя! Серьёзно, надо пережить. Будешь меня ждать? — он старался говорить строго.
— Конечно, уже начала.
— Тогда берись за учёбу! Я верю в тебя. Утром и вечером буду звонить. Вечером можно с наушниками даже видео.
— Я так рада, что ты появился.
— Не плачь, Киска, а то я сам сейчас разрыдаюсь.
Я и не вспомнила, был ли в нашей семье совместный ужин.
Сидели втроём за столом, девочки на стульчиках. Мама кормила Элли, я — Велю. Они кушали хорошо, папаша был доволен.
— Мы с мамой тебе на совершеннолетие ничего не купили, — жевал Егор. — Вот думаем, на Новый год тебя порадовать.
Раньше бы в моей голове пролетела сотня мыслей, ехидных и злых. Но сейчас меня, как отрезало от прошлой жизни. Наверно, это и есть взросление.
— Хочу на права сдать, — улыбнулась я, когда Эвелинка наморщилась отказываясь кушать кашку.
— Вот это дело! — воодушевился отчим. — Это я устрою. На заводе есть школа.
Они с мамой стали строить планы, как я буду ходить после школы в автошколу, и Егор будет забирать меня на машине домой после работы.
О Трэше никто из них не вспоминал. Они знали, что я с ним общаюсь по интернету, но это было безопасно. У мамы горели глаза. С трудом сдерживалась, чтобы не предложить очередного жениха.
Все замерли в ожидании.
После ужина я поплелась наверх.
Подходило время очередного пустого разговора, после которого мне опять станет плохо. Я никак не понимала, почему Никита так жесток со мной. Я хотела всё бросить и уехать к нему. Он сообщил, что мне точно не место в мужском монастыре, но если я очень хочу, то можно. Звучало так, что он не рад будет моему поступку. Потом заявил, что на девятое мая домой не вернётся, а будет где-то там заканчивать школу, и мы увидимся, дай Бог, в июне, а может и в юле, августе… Да пошёл ты, Трэш!