Нам нужна великая Россия
Шрифт:
– Петр Аркадьевич, - Кутепов ещё более жарко пожал руку премьеру.
– Вы извините, что я так по-простому! Несказанно рад, что добрались до Вас! А всё это отребье - мы к порядку приведём! Что-нибудь из штаба округа сообщали? Связи никакой нормальной нет, даже походной кухни - и той нет. Все ждал, что...
Поймав раздосадованный взгляд Столыпина, полковник все понял.
– Так, значит, ничего не сообщали?
– на миг он замолчал.
– Что ж, будем действовать сами.
– Предлагаю отходить к Петропавловке, господин полковник, - твердо сказал Столыпин.
В его голосе чувствовались отзвуки
– К Петропавловке? Хм...
Кутепов, как это часто бывало перед принятием важного решения, сорвал фуражку и поскреб гладкую макушку. А после взмахнул фуражкой над головой:
– Стройся! Стройся! Идем на Петропавловскую крепость! Нестроевых - в центр! Марш! Марш!
– коротко и громогласно командовал Кутепов.
Премьер не сразу понял, что нестроевые - это, собственно, они, служащие, министры и все присоединившиеся.
– Петр Аркадьевич, Вам бы тоже в центр, а то пуля...- полковник ожидающе глянул на Столыпина.
Приказывать Кутепов ему не мог, но никто ведь не смел бы мешать воззвать к разуму премьера?
– Я останусь. Пулям не кланялся и не собираюсь, - отрезал Столыпин.
– Шальная пуля...
– продолжило было Кутепов, но Петр Аркадьевич оставался непреклонным.
– Не в первый раз, господин полковник, - отмахнулся Столыпин.
В свое время даже сам император не сумел убедить Столыпина "поберечься", куда уж там полковнику Кутепову!
Колонна их представляла собой презабавное зрелище: у любителей старины обязательно должны были всплыть ассоциации с тевтонской "свиньёй". И точно: несколько рядов солдат, шедших впереди, прикрывали толпившихся, сгрудившихся вокруг начальства служащих.
В первых рядах, едва ли не плечом к плечу, шагали Кутепов и Столыпин. Премьер, бывший хоть и на двадцать лет старше полковника, шел так же бодро, весело и уверенно. И даже многие солдаты диву давались при виде такого человека: им в спину несся свист уставших от ходьбы служащих. Министр Барк то и дело останавливался, переводя дух, и тогда его подхватывали титулярные советники "по юстиции министерству". Сами они, молодые, но всегда задавленные кипами бумаг, едва поспевали за солдатами. Задние ряды наседали, советники ускорялись, но через несколько минут все повторялось.
Внезапно Барк уткнулся в спину шедшему впереди подпоручику: тот застыл, как вкопанный. Там, на Синем мосту, развернулось несколько шеренг солдат. И это явно было не подкрепление от Хабалова: красные ленточки пестрели на их шинелях и шапках.
Замерли, и те, что по ту сторону, и те, что по эту. Не было ни Красной, ни Белой гвардии. Никто еще не знал, что будет впереди. Но отчего ефрейтор Белинов, тот, который считанные недели назад сменил студенческую фуражку на солдатскую, чувствовал это различие? Так, будто бы Синий мост разделил весь русский народ на "тех" и "этих"?..
Поднявший снежную порошу ветер выгнал прочь это наваждение, и на Синем мосту вновь оказались просто мятежники.
– Сдать оружие! Вас не тронем, только зачинщиков, - поднял кверху правую руку Кутепов.
Он
– Знаем мы охвицерское "не тронем"!
– буркнул какой-то нижний чин, судя по форме, выправке и манере держаться, фельдфебель.
– Всех перевешают! Ха! Ребятки, что мы на то господам охвицерам ответим, а?!
И толпа на Синем мосту ответила гоготом.
Кутепов пожал плечами.
– Товсь!
– его ответ был коротким донельзя.
Не успел тот задорный фельдфебель повернуть лицо свое в сторону Кутепова, как раздался винтовочный залп. Стреляли не в воздух, как то было еще прошлым вечером, - а прямо в людей. И этот огненный дождь остудил "храбрецов".
Кто-то из "тех" упал на заснеженный мост, иные - обхватили руками перила, а многие и вовсе перевеселись за них и попадали на невский лед. Но что же произошло с живыми!
Они не стали отстреливаться: в смятении, страхе, повергнутые в шок неожиданной смелостью правительственных войск, они бросились кто куда. И попали в толпы зевак.
Да-да, зевак: огромное число петербуржцев высыпали на мостовые, чтобы вживую, вблизи наблюдать за разворачивающимися событиями. То тут, то там мелькали фуражки гимназистов и студентов: эти в любую секунду готовились присоединиться к восставшим в борьбе с "ненавистным режимом", который заставляли их учиться. Позади этих "фуражек", вдохновенно вглядываясь в небеса, высились преподаватели, ординарные профессора и приват-доценты. Они выводили свои аудитории на улицу с криками: "Революция началась!" - тем самым подставляя их под шальные пули. Приват-доцентов и профессоров как раз и можно было определить по этим мечтательным взглядам. Когда студенты просто буйствовали, распевая "рабочую марсельезу" или декламировали "левые" стихи, эти смотрели с этаким бесноватым огоньком. Годами они штудировали, вгрызались в нудных социалистов-материалистов, спорили друг с другом о превосходстве Фурье над Оуэном, а Маркса - над всеми остальными, с жаждой ловили каждое новое веяние, чтобы через год, а то и меньше, навсегда от него отказаться. И вот с каждым этим годом в их сердцах, в их душах все жарче горело желание наконец-то воплотить последнее слово истины - последнее западное учение. Для них то было настоящим Делом, не тем дельцем вроде обучения грамоте хотя бы одного русского мужика, но способ их всех облагодетельствовать. Только на такое Дело и стоило разменивать свои великие способности. И вот костер этой страсти разгорался, едва появлялся шанс совершить Дело. Вот по ним, этим кострам, и можно было разглядеть настоящих делателей этой революции. Кострам, которые горят только Там...
Публика всколыхнулась и прянула в разные стороны. К криками и возгласами, она потянулась в разные стороны, подальше от выстрелов. Кто-то закричал "Пулеметы!", и крик этот, казалось, подхватили даже кутеповцы. А пулеметов-то и не было...
Полковник кивнул. Выполненный приказ не отозвался в нем радостью, только болью. Сердце обливалось кровью от осознания, что там, на фронтах, армия сражается с внешним врагом, а им здесь...Здесь...Он махнул рукой,тем самым давая приказ двигаться дальше.