Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
Бежать некуда. Нас тоже бомбят. Госпром горит, и огромный небоскреб университета – тоже, и военная академия. Но это – ерунда, пустяки. Страшное – не здесь, страшное там, на юге.
…Перевернутые автобусы, дымящиеся воронки, сорванные взрывом палатки. И люди, люди, люди…
Вакуумные бомбы падают на Изюм, Чугуев, Балаклею. Вертолеты сжигают термитными ракетами кварталы Баварии и Восточного. Черные акулы зависли над дорогами, полными беженцев.
Город еще жив. Не все бомбы взрываются;
Но их много. Слишком много.
Мы капитулируем.
Уже целый час по всем частотам крутится запись: прекращаем сопротивление, просим прекратить огонь. Просим, просим, просим…
Нас не слышат.
Не хотят слышать.
– Игорь! Что же будет, Игорь?
Маг молчит. Моя рука – в его руке. И мне не так страшно. Может, это и не очень плохо – вместе с ним, вместе с этими храбрыми людьми.
Если бы не Эми…
…Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок…
Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад… Мяч уже в воде, ленивая теплая волна слегка подбрасывает его вверх, солнце сверкает на мокрой резине. Девочка оглядывается…
– Я… Разрешите?
Интеллигентный господин Мацкевич встает, чуть шаркая, подходит к пульту, что-то говорит оператору. Тот не спорит, переключает тумблер, кивает на черный микрофон.
Господин Мацкевич негромко прокашливается, опирается руками на пульт; я вижу – правая рука телевизионщика движется, чертя странный знак.
– Всем! Всем! Всем! Всем, кто нас слышит! Мы – Город, мы гибнем! Правительственные войска уничтожают целые кварталы, убиты тысячи людей. То, что происходит здесь – акт геноцида, невиданный с времен холокоста. Мы просим помощи! Мы обращаемся к Организации Объединенных Наций, к Совету Безопасности, к правительствам и парламентам, ко всем людям. Все, кто может помочь! Помогите! Помогите! Мы – Город, мы гибнем!..
Голос звучит неожиданно сильно, грозно. И приходит последняя, окончательная ясность. Да, мы Город. Мы хотели здесь жить. И вот мы гибнем, и сделать уже ничего нельзя…
– Всем! Всем! Всем! Всем, кто нас слышит! Мы – Город, мы гибнем! Правительственные войска…
Это уже запись. Господин Мацкевич садится на место, закрывает лицо руками. Бажанов делает знак оператору, тот щелкает тумблером – и динамик глохнет.
Глас вопиющего
Вопиющего – под вакуумными бомбами.
Эмма! Как она там? Неужели в Штатах тоже решатся на такое?
Плечо Игоря рядом, и это не дает сойти с ума.
– Господа! Рискнул бы предложить… Не уверен, что получится, но в наших условиях…
Слова улыбчивого господина Леля повисают в воздухе. Каких еще тараканов вздумал давить этот штукарь? Но Николай Эдуардович не сдается:
– Боюсь, господа, нас не услышат. А если услышат, то не те, кто сможет реально помочь. Предлагаю сделать наше обращение более, так сказать, адресным…
В его руках появляется ланцет – и знакомый флакон с одеколоном.
– Требуется ваша помощь, господа! Небольшая помощь. Я бы предложил свои услуги, но у меня, к сожалению, малокровие…
Внезапно я чувствую омерзение. Малокровный, гад! Капустняк, похоже, тоже страдал малокровием! Жаль, браунинга нет! Разобраться бы напоследок с этим болящим!
– То якщо трэба…
Ефрейтор вздыхает, расстегивает пуговицу на манжете гимнастерки.
Кажется, тараканы произвели на него впечатление.
– Не вздумайте! Нет!
Черный Ворон встает, расправляет закованную во френч грудь:
– Господин… Лель! Вы пользуетесь моментом… Трагическим моментом для своих безответственных, преступных…
– Иероним Павлович! – улыбка сползает с лица, в глазах Леля – холодный огонь. – Вы прекрасно знаете, что иного выхода нет. К сожалению, тот, кто мог бы нам помочь в этом городе, попросту струсил. У вас никчемный протеже, господин Молитвин! Поэтому мы должны просить тех, у кого не дрогнет рука!
О чем они? Я смотрю на Игоря. Маг слушает, серые глаза смотрят на Ворона.
И вдруг я понимаю.
Тот, кто мог бы нам помочь…
Легат Печати!
– Вы прекрасно знаете, Иероним Павлович, что районы, подобные нашему, могут уцелеть лишь в одном случае. Ваша, с позволения сказать, оборона не рассчитана на прямой бомбовый и ракетный удар. Мы должны просить настоящейпомощи.
– Нет!
Худая старческая рука дергает ворот френча. Пуговица не поддается, Молитвин вновь рвет ни в чем не повинное сукно:
– Господа! Нельзя! Та реальность, в которой мы находимся… Она не выдержит! Равновесие уже нарушено! Любой толчок может превратить мир в хаос!
Ему никто не отвечает. На экранах беззвучно вспыхивают черные грибы разрывов…
– Господин Лель! – голос Бажанова звучит устало, но твердо. – Вы уверены, что это нам поможет?
Штукарь-Калиостро улыбается – победно, радостно:
– Поможет! Непременно поможет! И каждая секунда промедления…
– Нет! Нет! Не слушайте его!