Намбандзин
Шрифт:
36
Мои рассказы о централизованном государстве не прошли даром. Первое, что сделал Ода Нобунага — отремонтировал дворец и предложил пятидесятиоднолетнему тэнно (императору) Огимати перебраться туда. Последний долго не мог поверить своему счастью. Престол он получил одиннадцать лет назад после смерти отца, но церемонию интронизации провел только через три года, когда Мори Мотонари, даймё провинции Аки, подарил деньги на это. После чего жил то тут, то там на чужой милости. И вдруг на тебе — огромный дворец с кучей барахла, продуктов, прислуги и карманным сёгуном. За всё это надо было всего лишь выполнять чисто церемониальные функции. К ним пришлось приступить практически сразу — провести праздник сбора урожая, который, как мне сказали, был в забвении более двухсот лет. К моему удивлению, именно это мероприятие и сочли жители столицы главным маркером того, что Ода Нобунага
Зато Асикагу Ёсиаки счел, что сделал большое одолжение Оде Нобунаге, получив с его помощью титул и родовое гнездо в городе. Насмотревшись в детстве, как должен вести себя крутой сёгун, решил действовать так же, позабыв, что власть держится на силе: нет одного, нет и другого.
Когда Ода Нобунага зашел навестить его, Асикагу Ёсиаки важным тоном заявил:
— В благодарность за помощь я жалую тебе должность моего заместителя.
Даймё ухмыльнулся и произнес насмешливо:
— Это слишком большая честь для меня! Пожалуй, я откажусь! — После чего предупредил: — Не забывай оказывать почтение своему повелителю тэнно Огимати, иначе у тебя начнутся перебои с едой.
Новоиспеченный сёгун отнесся к его словам с пренебрежением. Есть люди, которые создают собственную виртуальную реальность и продолжают верить в нее, несмотря ни на какие изменения. Асикагу Ёсиаки решил, что он теперь самый главный в империи Нихон и начал рассылать даймё письма с требованием приехать и поклясться в верности и заодно привезти щедрые дары. Как ни странно, находились желающие сделать это. Хотя подозреваю, что приезжали они в Киото в первую очередь ради того, чтобы посмотреть, насколько хорошо защищен город. Раз Ода Нобунага со сравнительно небольшими силами захватил его всего за две недели, то почему бы и другим не попытать счастья?!
У меня имелась возможность понаблюдать за ними, поскольку был оставлен в столичном гарнизоне командиром тысячи двухсот асигару-тэппо. Ода Нобунага решил, что слишком шумно содержать такую толпу в замке Гифу или рядом с ним. Новым комендантом города и командиром отряда самураев и двух тысяч асигару-яри был назначен Акэти Мицухидэ, богатый и влиятельный самурай из провинции Мино, который одним из первых предал своего даймё и перебежал на сторону Оды Нобунаги, после чего выполнил несколько мутных миссий, за что и был обласкан — получил такую ответственную должность. В эту эпоху тотального предательства сделавший правильный выбор раньше других считается не поддонком, а умным, предусмотрительным человеком. Я бы на такого умника не положился, поэтому был готов, что Акэти Мицухидэ может принять еще одно верное решение — сдать город кому-нибудь, кого сочтет сильнее Оды Нобунаги — и на всякий случай отработал пути отхода вместе с семьей. Меня уж точно не пощадят уже только потому, что намбандзин.
К моему удивлению Ханако не понравилось в столице империи, даже несмотря на то, что была принята при дворе тэнно Огимати. Нет, она, как и все нихонские женщины, обожествляла правителя, но во дворце чувствовала себя скованно, что ли. Ей не хватало душевности, какая царила в замке Окадзаки. А мне во дворце было уютно. Меня, выросшего при социализме, где все были равны, хотя некоторые немного ровнее, не напрягают титулы и родословные. Для меня тэнно — всего лишь пожилой мужчина, не подозревающий, на сколько десятков жизней я старше него. Может быть, именно это и притягивало Огимати ко мне. Он был очень одиноким человеком. Появляться на публике ему не полагалось, даже путешествовал в закрытом паланкине. Пообщаться просто, душевно, без церемоний и просьб денег или другой помощи мог только с женой, если это возможно после многих лет совместной жизни. Зато со мной, намбандзином, запросто. Я ничего не просил и, по большому счету, от меня ничего не зависело. Мы иногда болтали с тэнно часами. Как-то он, в знак особого расположения, показал мне собственные шунга. Это нынешняя японская порнуха — черно-белые или цветные рисунки с обязательной демонстрацией половых органов большего размера, чем есть на самом деле. На счет размеров можно, конечно, поспорить, но, без сомнения, если бы тэнно Огимати жил в Западной Европе, то стал бы знаменитым художником.
Как-то я рассказал ему, что ждет его страну и императоров в будущем, сославшись на предсказание ясновидящей с моей якобы родины Дании. Поведал, что будут править его прямые потомки, хотя точно не знал этого, что, как и другие общества, политическая система которых застряла в Позднем Средневековье, например Британия, они выработают идеальную для правителя систему, когда решение принимает он, а всю ответственность несет правительство, которые меняют, как перчатки, когда испачкаются или
37
В начале прошлого года, тысяча пятьсот шестьдесят восьмого от рождества Христова, я на всякий случай написал завещание, потому что весной окажусь в Роттердаме, за тысячи километров отсюда. Попасть туда я не смог бы при всем моем желании. Путешествие на нынешних парусных судах заняло бы от шести до двенадцати месяцев, причем ближе ко второй цифре. Можно было бы, конечно, отправиться в путь в позапрошлом году, но я решил рискнуть. Было просто интересно узнать, способно ли мое тело существовать одновременно в двух разных местах. Коперник, который, как догадываюсь, был таким же путешественником по времени и потому знал намного больше современников, утверждал, что такое возможно. Если честно, иногда на меня накатывает такая тоска, что хочется прекратить свои скитания. Решил, будь, что будет. Прошла весна, пролетело, как обычно, лето, потом долго тянулась осень и наступила зима, кажущаяся бесконечной, а я был жив. То есть одновременно крутил роман с вдовой в Роттердаме и исполнял супружеский долг в Японии. При этом обе женщины даже не догадывались о существовании друг друга. Впрочем, и моя «голландская» версия тоже была не в курсе.
В январе мне стало не до решения надуманных экзистенциональных проблем, потому что появились реальные. Миёси саннинсю напали на Киото. К ним присоединились несколько даймё из провинций, расположенных западнее и южнее города, в том числе мой старый знакомый Китабатакэ Томонори, сменивший в должности даймё своего отца, умершего шесть лет назад. Уверен, что Китабатакэ Харумото не совершил бы такую ошибку. На помощь нам пришел только Адзаи Намагаса, зять Оды Нобунаги, у которого было всего сотен пять воинов, в основном асигару-яри. Киотцы не горели желанием защищать свой город. Может быть, им было не все равно, кто станет сёгуном, но не собирались пожертвовать жизнь за любого из кандидатов. Так что на крепостных стенах заняли места около четырех тысяч воинов. Им пришлось отбиваться от семи тысяч нападавших.
Вечером враги подошли к столице, расположившись на том же месте, которое недавно занимали мы, и рано утром пошли на штурм. Они спешили захватить Киото до подхода Оды Нобунаги, предупрежденного о нападении с помощью системы дымов и флагов. Обычно посты располагались на вершинах гор или высоких холмов и мигом репетовали сигналы, так что через несколько минут, максимум пару часов, даймё знал о случившемся. Один-два дня у него уйдёт на сбор войска, подготовку к походу и еще пять — на переход. Так что нашим врагам надо уложиться в шесть дней, иначе придется удирать или сражаться на два фронта.
Я расположился у узкой бойницы на предпоследней площадке надвратной башни. На верхней находился Акэти Мицухидэ, осуществляя общее командование защитой города. У соседней бойницы был мой пятнадцатилетний сын Хирошо, получивший взрослое имя Иэнага (по иероглифу из имен обоих наших сеньоров) и, к моему удивлению, в жену Амаю (Ночной дождь), вторую дочь даймё Токугавы Иэясу от наложницы. Вопреки самурайскому воспитанию, полученному в замке Окадзаки, я привил сыну любовь к огнестрельному оружия. Это его первый бой и, надеюсь, не последний. Бойницы на этом уровне башни высокие, рассчитанные на стрельбу из длинного японского лука, поэтому мне было удобно сидеть на раскладном стуле, положив ствол мушкета на нижнюю плоскость проема. Второй стоял рядом, прислоненный к стене, а возле него — мой новый слуга по имени Горо (Пятый сын). Купил его за два мона на киотском рынке. Пацану лет четырнадцать, точно не знает свой возраст. Вырос в нищете, попал ко мне совсем тощим. За полгода отъелся, подрос сантиметров на пять и, кроме других обязанностей, облегчающих мою жизнь, научился заряжать мушкет. Я дал ему стрельнуть разок и пообещал повторить поощрение, если будет служить хорошо. Теперь у меня самый преданный слуга. У сына Иэнага тоже два мушкета, а для перезарядки и заодно охраны приставлен опытный асигару-тэппо, спокойный и рассудительный.