Нанон

Санд Жорж

Я узнал, что своей мудростью и добротой она победила предубеждения тех из мужниной родни, кто остался в живых. Она помогала тем, кто впал в нищету, и так бережно относилась к убеждениям других, что все почувствовали к ней искреннее уважение,

а иные прониклись глубокой почтительностью. Госпожа де Монтифо не пожелала с ней встретиться, но в конце концов все же сказала:

— Говорят, что эта Нанон такая достойная особа и так хорошо держится, будто она и в самом деле знатного рода. Добро она делает весьма деликатно; может быть, делала его и мне без моего ведома, потому что я получила вспомоществование, происхождение которого так и не узнала. Впрочем, я и не пыталась узнать. Когда вернутся Бурбоны, я все это выясню и уплачу долг. Не больно-то мне нужно быть благодарной этой самой Нанон, а уж тем более ее якобинцу-мужу.

Не все преследуемые в те времена аристократы были столь неукротимы, и если после возвращения Бурбонов многие из них проявили мстительность, некоторые все же оказались людьми признательными и беспристрастными. В большой монастырской приемной по большим праздникам собирались посетители и друзья из самых различных слоев общества, начиная с аристократической родни дочерей господина Костежу, по матери Франквиль, и до правнуков Жана Лепика — двоюродного деда Нанон. Мне рассказали о Пьере и Жаке Лепик, двоюродных братьях маркизы, под

одной крышей с которыми прошло ее детство. Старший, которого она научила грамоте, стал офицером; но когда он приехал в отпуск, она вынуждена была во время свадьбы удалить его от себя.

Ему втемяшилось в голову заменить Эмильена подле нее, потому что, по его утверждению, он имел тот же чин, что и соперник, да еще и на одну руку больше. Он смирился и осел на жительство в другом месте. Что же касается братишки Пьера, тот остался другом дома, и один из его сыновей, который не бросил крестьянствовать, несмотря на очень приличное образование, женился на одной из барышень Франквиль.

Однажды мне представился случай, увидеть маркизу де Франквиль в Бурже, где у нее были дела. Меня поразила величавость ее лица, глядевшего из-под крестьянского чепца, с которым она так и не пожелала расстаться и который приводил на память средневековых королев, чьи головные уборы, описанные в сказаниях, до сих пор сохраняют наши поселянки. Видел я и маркиза: седина уже тронула его волосы, пустой рукав был прикреплен к пуговице куртки. Он тоже был в деревенской одежде. Его простые манеры, благородная и скромная речь, удивительная красота, светившаяся во взоре, — все говорило о нем как о человеке высоких достоинств, который карьере предпочел счастье и, отказавшись от славы, выбрал любовь.