Напарники
Шрифт:
«Имеешь наглость меня недооценивать?» - прошептала она мне на ухо, слегка коснувшись щекой моего лица. Кажется, я даже почувствовал это прикосновение, настолько реальным оно оказалось.
«Аляска, послушай», - хотел было я что-то сказать, как она приложила палец к моему рту:
«Тише».
Девушка едва ощутимо прикоснулась к уголку моих губ своими губами. Сначала это было просто нелепое прикосновение, а потом с силой погрузив пальцы в мои волосы на затылке, она начала целовать меня, с каждым разом всё глубже и горячее. Она провела прохладными ладонями по моей шее, слегка пощекотав подбородок. Я чувствовал,
«Пора тебя отпустить, Аляска», - попытавшись стабилизировать тяжёлое дыхание, сказал я и открыл глаза.
Вот бля.
Перед глазами непролазная темень ночи и слегка колышущиеся деревья леса, огороженные от меня лобовым стеклом пикапа. Кэрол спокойно спит рядом, чуть склонив голову. А Марти…
Где Марти?!
Моё сердце в ту же секунду забилось в панической истерике так, что я отчётливо слышал каждый его удар, в горле застрял какой-то тяжёлый ком, мешающий вздохнуть, на грудь словно гирю положили. Руки затряслись. Дрожащими пальцами я схватил арбалет и вылез из машины. Затёкшие ноги еле держали меня на земле. Опираясь о капот, я обошёл машину и стал судорожно искать на земле следы детских ног.
Рядом с дверью у пассажирского сиденья не только следы ботинок Мартина, но и собачьи. Шавка нашла группу поздно вечером, была на редкость тихая и терпеливая, но всё-таки жутко хотела есть. Марти тогда поделился с псиной кусочком жареного кролика, а четвероногое животное осталось с благодарностью охранять пикап.
Следы мальчика и собаки уводят по склону глубже в лес. Крепче сжав в руках заряженный арбалет, я пошёл за ними. Мало что удавалось разглядеть в темноте, но след хорошо чувствовался на ощупь, и можно было продолжать двигаться.
Я не мог ни о чём думать, и не мог строить какие-либо догадки. Мысли в голове лихорадочно носились, я не мог их остановить. Меня в дрожь бросало от предположения, что история с Софией может повториться.
По мере продвижения вглубь леса я стал всё отчётливее слышать какие-то шорохи, звучавшие чуть тише моих собственных шагов и биения ошарашенного сердца. Застыв за завесой из кустарника, я прищурил глаза, всматриваясь в каждый миллиметр картины, которую я вижу.
Мальчик сидит спиной ко мне, перед ним собака. Она лежит, её брюхо вспорото, яркие пятна крови отчётливо видны на некогда белой шкуре. Я не мог направить наконечник стрелы в сторону головы ребёнка, просто не мог. Я не хотел видеть то, что вижу. В глазах всё поплыло, во рту пересохло.
Но тут я заметил, что в запачканной кровью руке Мартина осознанно сжат нож. Мальчик подцепил острием сердце собаки и чуть приподнял его над грудной клеткой животного, с интересом разглядывая.
Даже слово растерянность не описывает моего состояния. Я не знал, что сказать, как к нему подойти и какой реакции от парня ожидать. Сжав зубы до противного скрипа, я медленно двинулся к Марти, специально погромче, чтобы моё появление не было для него неожиданностью.
Марти резко обернулся. Он продолжал держать нож над распотрошённой собакой спокойной, не дрожащей рукой. А его взгляд всего секунду не выражал ничего, был пустым, словно мальчишка был запрограммированной машиной, вдруг приобрёл жалостливую искру. Нож выпал из его маленькой руки, мальчишка резко
– Какого чёрта, старик? – выговорил я, не зная, куда себя деть.
Марти завёл окровавленные руки за спину, ничего не отвечая. Я медленно приблизился к нему. Не знаю отчего, но я старался не совершать резких движений и, будто чего-то боясь, поднял нож с земли, отведя руку с ним подальше от Мартина. Я посмотрел на собаку, точнее то, что от неё осталось, а потом перевёл растерянный взгляд на мальчика.
Неужели это он сделал? Ребёнок с холодным бесчувственным взглядом, некогда уверенно стрелявший в ходячего, так пугающий тётку-экстрасенса? Нет, чёрт возьми. Это мой ребёнок, я обязан разобраться и помочь парню.
– В лес один ты больше не ходишь, маленький маньяк, - я хотел сказать это шутливо, но получилось весьма строго.
Мальчик, опустив голову и багровые кисти рук, послушно отправился к машинам. Я шёл за ним, а моё сердце колотилось, чуть ли не громче прежнего. Мы с ним всё переживём, всё преодолеем, я не дам стать мальчишке кровавым отморозком. Всё будет хорошо…всё, блять, будет лучше, чем сейчас.
Я усердно оттираю его руки, поливая водой из пластиковой бутылки. Марти – словно кукла, позволяет делать с ним всё, что угодно: он не бежит, не истерит, не прячется и не извиняется…не чувствует вины…он спокойно садится в машину и откидывается на сиденье, прикрыв глаза. Проснувшаяся Кэрол обводит нас обеспокоенным взглядом. Жутко это – просыпаться в одиночестве. Буркнул ей, что ходили по нужде. Не свожу глаз с мальчугана. Недавно я понял, что чувствую его своим сыном, которого у меня никогда не было, я защищаю и забочусь о нём так же, как когда-то это делала Джули, а теперь моя привязанность к ребёнку столкнулась с этим взглядом…взглядом равнодушия с каплей заинтересованности к журчащей крови. Я мечтал о нормальной семье, возможно, во мне даже появилось какая-то уверенность в том, что благодаря мальцу образование этой семьи было бы вероятным. А теперь вся нормальность теряется на фоне этого кровожадного выражения лица.
Когда-то я накричал на Джули за её чрезмерное волнение по поводу жестокости Марти, теперь и на себя хочется накричать, но факт ножом не заколешь. Этот мальчик уже не был прежним Мартином, он стал кем-то другим…
========== Глава XXV. Финал. ==========
Хрен знает, какой месяц на дворе, только вот становится так тепло, что куртку пришлось повязать на талии и каждые пять минут вытирать пот со лба. А я ещё в пределах границ Алабамы.
Последние два дня как-то невероятно туго со жратвой, и я просто плетусь прямо по обочине шоссе, дабы не терять из виду запылившиеся таблички с указаниями городов. Мои скитания начали мало-помалу выбивать из меня последние капли надежды, теплящиеся в моём сердце. От усталости и безразличия, ходячие проплывают мимо настолько плавно, что я даже не замечаю, как моя рука с катаной в сотый раз раскалывает голову мертвеца на две равные части: настолько обыденным и автоматическим стало это движение.
Мучительная жажда сделала рот клейким и не разлипающимся, но отодвинула голод на задний план. В сумке за плечами только пустые пластиковые бутылки, выводящие из себя своим дразнящим шебуршанием.
За спиной послышался тарахтящий гул мотора. Я нехотя оглянулась назад, понимая, что отсутствие энергии заставляет ноги по-прежнему передвигаться по обочине, а не бежать в лес, что есть сил. Я лишь коснулась охотничьего ножа, заткнутого за пояс, чтобы убедиться в том, что я всегда смогу его моментально вытащить и защитить себя.