Наперегонки со смертью
Шрифт:
– Ну?
– Я тебя не узнаю. С каких пор ты стал нытиком? С каких пор ты стал чего-то бояться?
– Я люблю ее.
– Это я понял.
– Я боюсь, чтобы не случилось чего-нибудь страшного.
– Банда, когда мы шли с тобой в дозор или когда нас бросали на штурм перевала там, в Афгане, ты боялся чего-нибудь страшного?
– Сначала – да.
– А потом? Потом, когда ты и меня научил смотреть на вещи так же, как сам?
– Потом – нет. О худшем лучше не вспоминать. Тогда голова трезвее
– Банда, в тебе появился страх, ты начал бояться. А когда ты боишься, начинаю бояться и я, потому что я привык видеть рядом уверенного в себе и в своих друзьях Банду. А сейчас...
– Извини, Олежка. Просто раньше можно было бояться только за себя. Теперь я боюсь за Алину.
– Я знаю. Банда. Но думай лучше о том, как будешь наказывать этих мерзавцев, когда они попадутся в наши руки. Я думаю, оторвешься? – улыбнулся Востряков, подмигивая другу.
– Не то слово, – кулаки Банды сжались, и он машинально поправил свой "микро-узи", висевший под мышкой в наплечной кобуре. – Мало им, уродам, не покажется!..
Когда они пересекли наконец границу, Хабиб заметно повеселел. Он даже пробормотал что-то радостное, на своем непонятном языке обращаясь к девушке, но, не получив в ответ даже взгляда, обиженно засопел и, развязав Алину и содрав с ее губ пластырь, снова уселся у прохода с самым грозным и неприступным видом.
Алина села в углу их своеобразной маленькой камеры и сжала голову руками. Слезы принесли ей некоторое облегчение, но мысли, одна тяжелее другой, свинцовыми гирями перекатывались у нее в голове, вызывая ощущение чуть ли не физической боли.
"Все. Я – в чужой стране. Даже не в Беларуси и даже не в Узбекистане. Здесь я – никто. Я без документов, почти без денег. Без всяких прав. Никто не знает, что я здесь. Я теперь в полной власти этих нелюдей. Что они сделают со мной? За что? При чем тут мой отец? Неужели они и вправду продадут меня в какой-нибудь бордель? Или прибьют, как последнюю собаку? Господи, помоги мне! Я ведь теперь точно им не нужна! От отца они не добились ничего, и теперь им нужно будет избавиться от меня любыми способами!"
Ей вдруг стало так жалко себя. Ей стало так обидно и так тоскливо, что она снова заплакала не в силах сдерживать слезы.
Она плакала не от страха, не от предчувствия ожидающих ее впереди ужасов и унижения. Она плакала от своей полной беспомощности, от одиночества, от чувства покинутости и заброшенности.
Даже образы матери, отца, Александра, возникавшие в ее уставшем воспаленном воображении, вызывали теперь лишь обиду и раздражение – они не смогли защитить ее...
– Ну что. Банда, вроде бы мы разминулись? – Востряков специально старался говорить спокойно и невозмутимо, ничем не выдавая своего беспокойства,
– Да, кажется, разминулись. Ведь не могли же мы их настолько опередить?
– Мне тоже так кажется. Что ж, поехали на таможню.
Их "мицубиси" стояла на трассе при самом въезде в Брест, и впереди, километрах в полутора, сиял в темноте яркими огнями пост ГАИ, оборудованный при въезде в город.
– Знаешь, у белорусов есть странная привычка обыскивать все автомобили, передвигающиеся по ночам, поэтому, мне кажется, самое время попрятать наши "пушки".
– Ты думаешь?
– Вон там, на посту ГАИ, нас обязательно встретит закованный в бронежилет спецназ, который перетрясет всю нашу машину. Ты уж мне поверь, я здесь не раз проезжал.
– Но ведь мы граждане другого государства!
– Это для них дополнительный фактор раздражения Кстати, спрячь подальше свой российский паспорт. Теперь ты гражданин Украины, не забыл еще?
– Да, конечно.
– Кстати, ты не заметил, тот мост с высокими перилами, через который мы проезжали, далеко остался?
– Да нет. Километров пять-десять, не больше.
– Отлично. Едем. – И Востряков, оглянувшись, резко развернул машину, перепрыгнув через травяную разделительную полосу.
– Ты куда? Нам же к границе!
– Банда, ты собираешься прятать оружие на глазах местных спецназовцев?..
Когда пистолеты и боеприпасы были уложены в крыльях и навесная защита надежно скрыла следы присутствия тайников, Востряков взял АКСУ и улыбнулся Банде:
– Прощайся, Сашка, с этой "пушкой". Хороша она, но нам придется от нее избавиться.
– Ты думаешь?
– А ты думаешь, мы сможем ее протащить через границу?
– Я не знаю...
– А я знаю. У тебя лопата в машине есть?
– Вроде была.
– Тогда попробуем ее закопать. Запомни место – мост через Мухавец, левый берег. А вдруг когда-нибудь еще пригодится?!
...Скоро все было кончено, и "мицубиси", ведомая Востряковым, снова устремилась к границе.
– Тут, Банда, есть несколько переходов Частники идут на Варшавский мост, а для грузовых машин есть другой пункт, Козловичи. Мне кажется, нам надо сначала подъехать туда.
– Что бы я без тебя, Олег, делал, даже не представляю. Я же во всех этих делах такой профан...
– Банда, каждому свое. Кстати, не откроешь ли ты банку с колбасой? Что-то я проголодался.
– Ты, как всегда, прав...
Получить полную информацию о машинах арабов оказалось крайне просто. Грузовики опередили их буквально на пару часов, и инспектор таможни, получив хрустящую стодолларовую бумажку, оказался очень любезен, припомнив все до малейших деталей.