Наперекор судьбе
Шрифт:
– Джей, а меня сумеете подбросить? – спросила Барти. – Или у вас мало места?
– Для маленькой храброй Барти оно всегда найдется. Правда, Гордон?
– Конечно. Барти так сильно похудела, что много места не займет. Надеюсь, Барти, ты не забываешь поесть?
– Конечно не забываю.
– Я же понимаю, ты на передовой. Для такой девушки, как ты, это совершенно иной мир.
– Я… я не единственная, кто попал в совершенно иной мир, – ответила Барти.
Она чувствовала, что говорит глупости, но ей очень хотелось отвлечь
– Конечно. У нас еще есть храбрая Виктория. Замечательная девушка. Но сегодня ты единственная воительница среди нас, потому я так и сказал. Смелая и умелая. Так, кажется, у вас говорят?
Разговор был вполне нормальным и доброжелательным, но внутри Адели что-то надломилось. Чертова Барти! Ее и здесь хвалят. Ах, умница, пошла в армию и показывает там чудеса храбрости. Напряжение дня, острота потери деда, которого она очень любила, – все это разбередило рану другого ее горя. Адель уже не волновало, как и что она говорит.
– Барти у нас просто совершенство. Разве не так, Барти? Побеждает в войне легко и играючи. Мы не перестаем восхищаться ею.
– Адель, – одернул ее Себастьян, но Адель было не остановить.
– Да, Барти, все забываю спросить: как там Джон в Италии? С ним все в порядке? Должно быть, ты ужасно по нему скучаешь?
Лицо Барти стало совсем белым. Глаза со страхом смотрели на Адель.
– Да, скучаю. Конечно, – ответила она.
– Наверное, от него давно не было писем. Это ужасно, когда ничего не знаешь о дорогих тебе людях. Мне это знакомо по собственному опыту. Кстати, чтобы его получить, необязательно находиться на передовой.
– Разумеется, – сказала Барти, боясь лишним словом спровоцировать новый поток плохо скрываемых издевательств.
– Так уж мы устроены, что постоянно представляем себе самое худшее. А еще одиночество. Жуткое одиночество день за днем. Тебе ведь это знакомо? Правда, у тебя хотя бы есть боевые подруги. У меня нет никого.
– Должно быть, это… трудно.
– Что ты? Совсем не трудно. Просто одиноко.
– Да.
– Или, может, ты нашла кого-нибудь, кто сумеет взбодрить тебя и поднять настроение?
– Делл! – Венеция попыталась остановить сестру. – Делл, почему мы должны…
– Потому что у меня нет никого! – выкрикнула Адель. – Совсем никого. И я никого не ищу. Не собираюсь искать, пока у меня остается надежда, что Люк жив. Это ужасно, чудовищно, когда некоторые женщины предают своих мужей или женихов. А ты, Барти, что думаешь о таких женщинах?
– Адель, давай прекратим этот разговор, – предложила Барти. – Ты выбрала не лучшее место, не говоря уже о времени.
– А где тебе угодно беседовать? В каком-нибудь тихом, укромном уголке? С глазу на глаз, чтобы нас больше никто не слышал и ничего бы не узнал? Ты этого хочешь?
– Адель, – попробовал вмешаться Бой. – Адель, дорогая…
– Что «Адель, дорогая»? Ты хотел сказать, заткнись и не огорчай Барти? Да? Пусть
– Адель! – одернула ее Селия. Таким тоном она говорила с близняшками, когда тем было втрое меньше, чем сейчас. – Прекрати немедленно! Просто недопустимо столь отвратительно себя вести в такой день. Я совершенно не представляю, о чем ты говоришь, но…
– Я тебе сейчас расскажу. – Адель посмотрела на мать гневно горящими, полными слез глазами. – Я все тебе расскажу о ней. О твоей любимой Барти и…
– Нет, Адель. Ты сейчас закроешь рот и успокоишься. Если ты хочешь со мной поговорить, то можешь это сделать не в присутствии всех. С меня достаточно. Я ухожу к себе. Если хочешь, идем со мной.
– Не хочу! – закричала Адель и разрыдалась. – Я ничего не хочу. Совсем ничего, кроме возвращения Люка. Хотя бы знать, что он в безопасности.
– Дорогая, пойдем погуляем. – Голос Себастьяна звучал нежно, но твердо. – Надеюсь, ты согласишься прогуляться со мной. Сегодня был весьма трудный день. Нам всем не помешает глоток свежего воздуха. Изабелла, полагаю, ты не откажешься сводить Нони и Лукаса к ручью.
Себастьян не столько спрашивал дочь, сколько приказывал ей. Иззи, привыкшая к абсолютному подчинению, мгновенно встала:
– Конечно. Ребята, идемте со мной. Я научу вас строить запруду.
– Себастьян, – послышался голос Кита. – Может, вы будете так любезны и вначале отведете меня в мою комнату? Я что-то устал.
– Разумеется. Держи мою руку.
– Кто еще знает? – напряженным, измученным голосом спросила Барти.
– Только близняшки, – ответил Себастьян. – Наверное, еще Бой. Адель мне сама рассказала. Она тогда была очень расстроена.
– Откуда они узнали? – спросила Барти, пропуская мимо ушей слова о чувствах Адели.
– Адель видела тебя с каким-то мужчиной. Кто это – она не знает. – (Барти молчала.) – Так это…
– Да. Это он. Лоренс Эллиотт.
– Вот оно что.
Барти заплакала, но усилием воли остановила слезы:
– Себастьян, это так ужасно. Непередаваемо ужасно. Я просто не знаю, что делать. Мне невыразимо стыдно перед Джоном, и все равно я не могу… Не могу.
– Не можешь совладать с собой? – Его голос был участливым. Писатель с изумлением смотрел на Барти.
– Да, – прошептала она. – Именно так. Я не в состоянии с собой совладать.
– Не можешь… – Он присел на изогнутый ствол дерева, похлопав рукой кору. – Садись рядом и рассказывай.
Барти покачала головой:
– Думаю, вам знакомо такое состояние.
– Хорошо знакомо. Барти, я вел довольно беспутную жизнь. Большинство жизненных дилемм знакомы мне не по книгам.
– И кто… когда…
– Опять-таки, сегодня крайне неподходящее время для подобных воспоминаний. И потом, мы сейчас говорим о тебе. Нас заботят твои дальнейшие действия.