Наперекор судьбе
Шрифт:
– Мама, Джайлз всего-навсего несколько раз потанцевал с этой несчастной девицей. Давай пока не будем беспокоиться насчет родства с тем семейством.
– Да, Лесли Даффилд-Браун – ее отец, – сказала Венеция. – Противный человек. Наша мама назвала бы его вульгарным. Распутник, не без этого… Ой, больно! У моего ребенка начали резаться зубки.
– Она прелесть, – улыбнулась Адель, глядя на темноволосую головку Элспет. – Правда, здорово иметь дочку?
– Еще как. Жду не дождусь, когда смогу
– Бедная малышка Иззи, – с грустью в голосе произнесла Адель. – Похоже, ее появлению никто не рад, и это так отвратительно.
– Ты что, видела ее недавно?
– Нет. Себастьян не больно-то жалует гостей. Ему не нравится, когда люди приходят навестить Иззи. Он сразу раздражается и уходит из дому. У меня нет предлога, чтобы там появиться. А вот Барти бывает часто: приносит ему корректуру, что-то с ним обсуждает. Она говорила, что Иззи – просто чудо, а не ребенок. Везде бегает, лепечет без умолку, а Себастьян почти не разговаривает с дочерью. Представляешь, девочка растет, и рядом – никого, кто любил бы ее.
– Пандора бы в ней…
– Знаю. Абсолютно. Слушай, а ведь у Иззи вскоре будет день рождения. Представляю, какой «праздник» устроит ей родной папочка.
– Я попрошу, чтобы ее отпустили к нам погостить. Мальчишки ее обожают. Устроим чай для детей. Уверена, Себастьян на это согласится.
– Отличная мысль. Мы можем и Кита позвать. Вот кто души в ней не чает. Он почти все время там. Единственное нормальное общение, которое видит Иззи, – с ним. По-моему, Себастьян позволяет Киту заделывать эту брешь.
– Когда на следующий год он пойдет в другую школу, Иззи будет по нему скучать… Ру, так нельзя обращаться с младшей сестренкой! Она тебе не кукла, а живой человек.
Второго сына Венеции звали Уильям, но еще за несколько месяцев до рождения его прозвали Ру, потому что он, словно кенгуру, прыгал в материнском чреве. Сейчас Ру нехотя убрал руки с сестренкиной шеи и пошел к лошадке-качалке, на которой восседал Генри. Подойдя, он что есть силы тряхнул лошадку:
– Слезай, Генри!
– Не слезу.
– Слезешь!
– Нет. Мамочка, скажи ему. Он дерется. Скажи ему, чтобы отстал от меня.
– Ребята, а ну, прекратите! Адель, крикни няню… А, вы уже здесь. Пожалуйста, уведите мальчишек на прогулку. Я уложу Элспет. Благодарю… Адель, я уже и забыла, каково быть самой собой, просто женщиной, а не материнской машиной. Как тебе сейчас?
– Одиноко, – лаконично ответила Адель.
– А знаешь, мне иногда тоже бывает одиноко, – призналась Венеция, тяжело глядя на сестру своими темными глазами.
– Как у тебя с Боем?
– Внешне – все прекрасно. Просто он охладел ко мне. Он не понимает, как я устаю. Представляешь, сегодня спросил, не поеду ли я с ним вечером в оперу. В оперу! Пора бы ему понимать такие вещи.
– Конечно, пора бы. Если это опера Вагнера, на которую собирается мама, она длится почти пять часов… Мне еще нужно найти
Адель поцеловала сестру в макушку, а когда обернулась, увидела, что Венеция одной рукой гладит Элспет по голове, другой вытирает глаза.
– Думаю, это кое-что подтверждает, – со вздохом произнес Оливер.
– Только то, что значение премии обесценивается.
– Ты так считаешь?
– Да.
– А что бы ты сказала, если бы ее присудили Гаю Уорсли?
– Что? Нобелевскую премию? За «Бьюхананов»? То же самое. Это полный абсурд. Когда на премию претендует слишком много талантливых произведений, я бы скорее присудила ее Ивлину Во, а не Голсуорси.
– Селия, сомневаюсь, что Нобелевскую премию присуждают писателям-сатирикам. Но я бы не стал с тобой спорить. Конечно, «Ситуэллы» больше заслуживают премии, чем любая из книг. Ничего, когда-нибудь и мы получим Нобелевскую премию. Хотя я всерьез думал, что…
– Да, знаю. Такая замечательная книга. Не расстраивайся, это лишь доказывает, что в отборочном комитете заседают глупцы.
У издательства «Литтонс» появился новый автор – романистка Нэнси Артур, пишущая в стиле Вирджинии Вулф. Она написала превосходный многоплановый роман «Помните их» – о нескольких женщинах в годы войны. Ее произведение получило хвалебные отзывы. Оливер всерьез рассчитывал, что Артур удостоится Нобелевской премии, и теперь был сильно раздосадован.
– Дождемся следующего года, – сказала Селия, нежно целуя мужа. – А теперь мне нужно быстренько съездить домой и переодеться, – поспешно добавила она.
– Куда это ты собралась в середине дня?
– Оливер, я же тебе говорила. Неужели забыл? Я иду в Ковент-Гарден. Начало в четверть шестого. Мне просто фантастически повезло, что Синтия Арден сегодня не сможет пойти.
– Зато бедняжке Синтии фантастически не повезло. Но я рад за тебя. «Гибель богов». Представляю, с каким блеском пройдет опера. Даже завидую.
– Оливер, в прошлом месяце, когда мы слушали «Золото Рейна», ты заснул. Вряд ли тебе захотелось бы позориться сегодня. А Синтии можешь не сочувствовать. Она не любительница опер и еще меньше любит покидать свой загородный дом. Для бедняжки Банни это так тяжело.
Вечер в Ковент-Гардене превзошел все ожидания. Это был последний вечер Вагнеровского фестиваля 1932 года. В зале собрались самые ревностные и стойкие поклонники оперного искусства. Партию Брунгильды пела Фрида Ляйдер, партию Зигфрида – Лауриц Мельхиор. Оркестром дирижировал сэр Томас Бичем. Впрочем, публика состояла не только из поклонников оперы и творчества Вагнера. Здесь был каждый, кто хоть что-то значил в светских кругах Лондона. Неплохой повод на других посмотреть и себя показать, встретиться и посплетничать, развлечься самому и развлечь друзей.