Наперекор всем
Шрифт:
Но мрачный, словно звон похоронного колокола, голос провозгласил:
– Я – слуга Генриха, и то, что держу в руке, – измена королю.
– Не измена! – вскричала Мэриан. – Права Лайонела!
– Скажи лучше – смертный приговор. – Несмотря на то что вечер выдался прохладным, на лбу Гриффита выступил пот. – Я мог бы забрать документ у тебя…
Мэриан взглянула на бесценный пергамент, который Гриффит держал над ее головой, оценила ширину плеч и силу рук. Она ничего не сможет сделать, если Гриффит предпочтет уничтожить свидетельство
– Ты можешь забрать его, но не сделаешь этого. Ты для этого слишком благороден, – прошептала она.
Убедила ли она Гриффита или наконец разгадала его характер? Это не имело значения, поскольку он выронил пергамент, а Мэриан, бросившись вперед, схватила документ, прежде чем он упал в грязь.
Но Гриффит, вцепившись в ее руку, выдохнул:
– Сожги его. Закопай. Изрежь. Пока существует доказательство этой свадьбы, подлые люди станут пытаться использовать Лайонела против короля, как они делают это и сейчас.
Но жажда справедливости горела в Мэриан.
– Да, но что насчет моей клятвы Элизабет?
– Клятва Элизабет, – фыркнул Гриффит. – Я прочел письмо Элизабет. Но читала ли его ты?
– Конечно. Там говорится о Лайонеле и о том, как нежно любит его Элизабет.
– И?..
Мэриан пожала плечами, устав от этого бессмысленного разговора.
– Она писала о втором сыне, Артуре, и своем муже, Генрихе.
– И о безмерной любви к Артуру, и о том, как он заполнил пустоту, оставшуюся после смерти братьев?
– Д-да, кажется…
– Разве она не говорила о муже, короле, как он сам просит посылать тебе деньги, чтобы Лайонел ни в чем не нуждался?
Гриффит не спускал с Мэриан глаз, и ее недоумевающее лицо, казалось, невероятно раздражало его. Она не видела того, что так очевидно для Гриффита. Ничего не желала понимать.
Гриффит оттолкнул жену, словно не в силах был перенести даже простого прикосновения к ней.
– Ты намеренно закрываешь глаза на происходящее. Какое значение имеет клятва, вырванная женщиной, измученной тяжелыми родами, скорбящей о смерти братьев и неуверенной в собственной судьбе?! Неужели так и не поняла? Элизабет нашла счастье в своем сыне и муже и хочет, чтобы ты забыла о прошлом и начала новую жизнь.
Потрясенная столь невероятными предположениями, Мэриан пролепетала:
– Не… может быть…
– Неужели Элизабет хочет, чтобы смерть второго сына освободила место для первого?
Мэриан – почти инстинктивно – бросилась на защиту Элизабет.
– Элизабет – самое любящее создание в мире. Она не хочет смерти никому, не говоря уже о… – Она охнула, внезапно увидев жестокую правду. – Но ее второй сын вовсе не должен погибнуть…
– Не притворяйся дурочкой, Мэриан. Ты жила при дворе, была участницей величайшей интриги в истории Англии. И знаешь правду.
Мэриан заткнула уши, но Гриффит силой отвел ее руки.
– Артуру придется умереть, Генриху придется умереть, а ведь Генрих – такой же преданный
Дышать почему-то становилось все тяжелее. Кровь, вытекавшая из сердца, казалось, заливала горло и легкие. Собраться с мыслями оказалось невозможно. Пытка правдой уничтожила разум и волю.
Пытаясь внушить Гриффиту собственные убеждения, Мэриан обнаружила, что бормочет, словно литанию, давно заученные слова, которыми привыкла питать свои надежды:
– Лайонел – мой сын, наследник трона и заслуживает лучшего, чем участь незаконнорожденного.
Гриффит торжествовал:
– Вот именно, и я предложил Лайонелу именно это. Сделаю его своим сыном, дам часть поместья и буду любить как собственного.
Это было благородным, великодушным предложением, но Мэриан безоговорочно отвергла его, и Гриффит понял это еще до того, как она попыталась найти слова, чтобы смягчить удар. В порыве разочарования и горечи Гриффит сказал:
– Неужели ты позволишь Лайонелу вести жизнь, полную опасности и угроз его положению и силе, жизнь, подобную дару, который можно похитить всего лишь одной случайной стрелой, единственным ударом ножа в сердце? Таково существование короля-ребенка. Именно этого ты желаешь для него?
– Нет, ни за что! – Мэриан трясло от тех же чувств, что ранее владели Гриффитом, а его обвинения едва не лишили рассудка от скорби и печали. – Я могу защитить его. Не настолько я эгоистична.
– Разве? – Он поднял ее руку, державшую пергамент, и, удерживая ее перед глазами Мэриан, осведомился: – Может, тебе следует хорошенько понять, для кого ты бережешь это? Для Лайонела или для себя?
– Только не для себя, – мгновенно выпалила Мэриан, твердо зная, что хочет лишь лучшего для Лайонела, зная, что ни единая мысль о собственном благоденствии никогда не тревожила ее душу. Ведь это тяжкий, самый черный грех – использовать дитя ее сердца ради собственных целей. Только чудовище, только растленное создание может пойти на нечто подобное. Но не она. Не Мэриан.
– Или ищешь оправдания от тех, кто называл тебя шлюхой? Пытаешься добиться могущества в качестве королевы-матери? Или просто тоскуешь по жизни при дворе, которой лишилась?
В лунном свете блеснула сталь, и Мэриан неожиданно обнаружила, что держит в руке кинжал. Она прижала острие к груди Гриффита, настолько оскорбленная и взбешенная, что с радостью бы вырвала у него сердце.
– Ну же, не медли. – Он отпустил Мэриан и широко раскинул руки. – Вонзи кинжал, да поглубже. Только сделай это, если я солгал.