Наперекор земному притяженью
Шрифт:
— Арбуз, — огрызнулся Саша, — Да ради этого арбуза вся ваша телега и существует! Арбуз…
Совместные испытания с ракетчиками на заводе прошли нормально. Теперь оставалось провести испытания на космодроме. Летали мы на космодром тогда, как правило, только ночью. Сергей Павлович не представлял, чтобы дорога, перелет съедали целый рабочий день. Летали на Ил-14, а то и на Ли-2. Путь долгий — часов восемь. Полу-бессонная ночь в самолете считалась вполне достаточной Для отдыха.
С утра начались испытания. Время летело быстро.
— Выключить борт! — Юрий Степанович,
— Ну, хлопцы, давайте закругляться. Пленки с регистрацией результатов будут расшифрованы только к утру. Сейчас можно спать. Леонид Иванович! — обратился я к заместителю начальника сборочного цеха, который вот уже четвертый раз вместе с бригадой монтажников работал с нами на космодроме. — Давай твоих хлопцев. Надо отстыковать станцию от всего испытательного хозяйства, все кабели убрать, пульты тоже. Готовьтесь к стыковке с носителем. Надо все тщательно осмотреть, все штепсельные разъемы закрыть крышками…
— Ну что, в первый раз, что ли? Не беспокойся, все сделаем. Все будет в полном порядке…
— Подождите, подождите, — прервал Леонида Ивановича Юрий Степанович, привстав и опершись на пульт, — как это отстыковать? А результаты регистрации? Нет, так не пойдет. Пока не посмотрим пленки, приборы с пультами расстыковывать нельзя. А если на пленках что-нибудь не так? Ищи-свищи тогда, кто виноват — борт или земля.
— Юра! Да ведь все прошло как по маслу. Сам знаешь, ни у кого ни одного замечания не было. Время выиграем. Сейчас все подготовим, а утром пленки посмотрим — и сразу на стыковку с ракетой.
Я понимал, что такое решение, с одной стороны, нарушает проверенное жизнью и работой правило: до окончательной оценки результатов испытаний ничего не трогать. Но с другой стороны, обычная забота ведущих — график, время, всегда дефицитное время. Сергей Павлович словно чувствовал, где могут и где не должны быть задержки. И испытателям-электрикам от него, пожалуй, за эти самые задержки влетало больше, чем кому-либо. А здесь можно было сэкономить четыре-пять часов. И они были бы очень кстати, поскольку мы уже были на грани срыва графика стыковки с носителем.
Но Юрий Степанович был неумолим. Ни просьбы, ни уговоры не действовали. Почувствовав, что мирно из этой ситуации не выйдешь, я попробовал поднажать. Однако все было напрасно.
— Что ты меня за горло берешь? Ты хозяин, ты и командуй. Сам и отвечать будешь. Всегда у тебя времени не хватает! Лучше работу планировать надо. Делайте, что хотите, а я пошел спать! — И, резко повернувшись, Юрий Степанович пошел к выходу из пультовой.
Он был прав, и я это чувствовал. Но что было делать? Риск, конечно, был. Указания, данные Леониду Ивановичу, остались в силе. Минут через десять, убедившись, что
Вскочил я от резкого телефонного звонка.
— Ну и спишь же ты! Третий раз звоню. Давай скорее в корпус! — раздался в трубке тревожный голос Леонида Ивановича.
Через десять минут я был в монтажном корпусе. Наши монтажники стояли около отстыкованной станции. На меня растерянно смотрел Леонид Иванович.
— Я уж и говорить тебе бо-боюсь, — заикаясь, произнес он. — Смотри сам… — И Леонид показал рукой вниз под подставку, на которой стояла наша космическая станция.
— Что там случилось?
— Мы стали электрические разъемы крышками закрывать. А перед этим я велел все контакты тщательно осмотреть. На нижнем разъеме один контакт… погнут. Здорово погнут.
Я лег на коврик, взял в руки переноску-лампочку. Внизу, на оболочке контейнера, было два электрических штепсельных разъема, через их контакты проходили цепи, соединяющие приборы станции с последней ступенью ракеты. В каждом разъеме по пятьдесят контактов. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что слово «погнут» мягковато. Почти в центре контактного поля один из контактов был согнут чуть ли не пополам.
Дыхание в груди сдавило, на лбу выступила противная влага. Ведь все испытания уже закончены! Как же теперь? Что же делать? Ведь это срыв… Полный срыв пуска. Придется все разбирать, снимать все приборы, менять этот злополучный разъем… А это работы на неделю. На неделю!!!
Через секунду я был у телефона:
— Юрий! Юрий Степанович!!! Срочно в монтажный корпус! — только и успел я произнести.
Через десять минут Юрий был в корпусе. Его покрасневшее от пробежки по морозу лицо вдруг сразу побледнело.
— Схему! Немедленно электрическую схему! — И он помчался на второй этаж, туда, где хранилась вся наша техническая документация. Минуты через три он уже разглядывал схему подпайки проводов к этому злополучному разъему.
— Какой разъем? Первый?
— Первый.
— Номер контакта?
— Да не посмотрел я, какой номер.
Двое монтажников нырнули под подставку. Юрий Степанович, глядя на схему, кивнул мне. Я подошел.
— Вот смотри. На первом разъеме из пятидесяти контактов занято сорок девять, свободен тринадцатый.
— Но какой же? — не выдержав, крикнул я монтажникам.
— Вылезайте-ка быстрее, я сам посмотрю! — Юрий Степанович прилег на коврик, пытаясь протиснуться под станцию. А это при его богатырском росте было не так-то просто.
— Ну, ведущий, ты в рубашке родился, тринадцатый!..
После окончания проверок вместе с ракетой весь комплекс был отправлен на стартовую позицию.
Наступил Новый год. 1959-й. Старт был назначен на 2 января. Очень хотелось сделать этот запуск новогодним подарком, повесить, как кто-то выразился, «на елочку», но небесной механике нет дела до наших праздников.