Написанное с 1975 по 1989

Я всю жизнь свою провел в мытье посуды

И в сложении возвышенных стихов

Мудрость жизненная вся моя отсюда

Оттого и нрав мой тверд и несуров

Вот течет вода — ее я постигаю

За окном внизу — народ и власть

Что не нравится — я просто отменяю

А что нравится — оно вокруг и есть

Если, скажем, есть продукты

То чего-то нет другого

Если ж, скажем, есть другое

То тогда продуктов нет

Если ж нету ничего

Ни продуктов, ни другого

Все равно чего-то есть –

Ведь живем же, рассуждаем

Страсть во мне есть такая — украдкой

Подъедать (неизвестно — накой?)

Колбасы двухнедельной остатки

Как домашний стервятник какой

Но ведь это же, скажем, что дар

В смысле общем и боле невнятном –

Я есть, скажем, что жизни стервятник

Скажем, жизни я есть санитар

Только вымоешь посуду

Глядь — уж новая лежит

Уж какая тут свобода

Тут до старости б дожить

Правда, можно и не мыть

Да вот тут приходят разные

Говорят: посуда грязная –

Где уж тут свободе быть

Вот что-то ничего не стало

В родимых полуфабрикатах

А может быть, пора настала

Что их упадка и заката

Но, может, что взойдет взамен

Иной какой там феномен

Может, уже нездешний совсем –

Четвертьфабрикат какой-нибудь

Килограмм салата рыбного

В кулинарьи приобрел

В этом ничего обидного –

Приобрел и приобрел

Сам немножечко поел

Сына единоутробного

Этим делом накормил

И уселись у окошка

У прозрачного стекла

Словно две мужские кошки

Чтобы жизнь внизу текла

Вот и ряженка смолистая

Вкуса полная и сытости,

Полная отсутствья запаха,

Полная и цвета розоватого.

Уж не ангелы ли кушают ее

По воскресным дням и по церковным праздникам

И с улыбкой просветленной какают

На землю снегами и туманами

Иные посуду не моют

И курам не режут живот

И все же им счастье бывает

За что же такое им вот

За то вот на том белом свете

Мы сядем за белым столом

Как малые чистые дети

Они же с разинутым ртом

Плевки наши в воздухе ловить будут

Я выпью бразильского

Голландскую курицу съем

И вымоюсь польским шампунем

И стану интернацьонал

И выйду на улицы Праги

И в Тихий влечу океан

И братия станут все люди

И Господи-Боже, прости

Вот в очереди тихонько стою

И думаю себе отчасти:

Вот Пушкина бы в очередь сию

И Лермонтова в очередь сию

И Блока тоже в очередь сию

О чем писали бы? — о счастье

В полуфабрикатах достал я азу

И в сумке домой аккуратно несу

А из-за прилавка совсем не таяся

С огромным куском незаконного мяса

Выходит какая-то старая блядь

Кусок-то огромный — аж не приподнять

Ну ладно б еще в магазине служила

Понятно — имеет права, заслужила

А то — посторонняя и некрасивая

А я ведь поэт, я ведь гордость России я

Полдня простоял меж чужими людьми

А счастье живет вот с такими блядьми

Вот из очереди, гады

Выперли меня

Я стоял за виноградом

Полакомиться мня

Налетели злые бабы

Говорят, что не стоял

Ну, всю очередь-то не стоял

Но немножечко-то простоял

Рядом

Как зверь влачит своей супруге

Текущий кровью жаркий кус

Так я со связочкой моркови

С универсама волокусь

Еще лучок там, может репка

Картошечки пакетик-два

Еще бутылочка там крепкой

Чтоб закружилась голова

Когда б немыслимый Овидий

Зверь древнеримского стиха

Ко мне зашел бы и увидел

Как ем я птичьи потроха

Или прекрасный сладкий торт

Он воскричал б из жизни давней:

За то ли я в глуши Молдавьи

Гиб и страдал! — За то, за то

Милейший

За тортом шел я как-то утром

Чтоб к вечеру иметь гостей

Но жизнь устроена так мудро –

Не только эдаких страстей

Как торт, но и простых сластей

И сахару не оказалось

А там и гости не пришли

Случайность вроде бы, казалось

Ан нет — такие дни пришли

К которым мы так долго шли –

Судьба во всем здесь дышит явно

Вот я котлеточку зажарю

Бульончик маленький сварю

И положу, чтобы лежало

А сам окошко отворю

Во двор и сразу прыгну в небо

И полечу, и полечу