Написано кровью
Шрифт:
Вот и сейчас Брайан спросил, нашел ли кто-нибудь время просмотреть результаты работы предыдущей недели. Дензил, медленно опускаясь, произнес:
— Да.
— И как тебе?
— Забирает, чувак. Реально забирает.
Парень повис в дюйме от пола, перекатывая под сероватой, нечистой кожей дельтовидные мышцы, словно кокосы. Потом беззвучно спрыгнул. Все зааплодировали. Дензил с притворным почтением приложил руку к груди и поклонился, показав бритый череп. В самом центре голой макушки красовалась татуировка — паук. Голубые нити паутины оплетали голову и исчезали за воротом
— Я б стал гимнастом на трапеции, если б свезло.
— Ладно! Народ, разогреваемся! — крикнул Брайан дурацким, нарочито грубым голосом и побежал на месте, встряхивая руками и ногами и крутя головой.
Дензил встал около Эди Картер, расставил ноги и задвигался, будто играл на гитаре, ритмично выбрасывая таз вперед, чуть ли не прямо ей в лицо. Еще двое вяло поднялись с пола. Ворот, не выносивший прикосновений к шее (откуда и прозвище), стал боксировать с тенью. Маленький Борэм, тощий и беспомощный, но одетый как спортсмен-олимпиец, несколько раз неуверенно отжался.
Эди и ее брат продолжали сидеть спина к спине, напоминая пару изящно выточенных, изысканно украшенных подставок для книг. В профиль их лица выглядели совершенно одинаковыми (брат и сестра родились в один день), разве что подбородок у Тома сильнее выдавался и был потяжелее. Длинные, густые, вьющиеся волосы цветом напоминали апельсиновый джем. Добавьте сюда изящные носы и высокие, мраморной белизны лбы, как у детей на картинах тюдоровской эпохи.
Брайан каждый день нетерпеливо ждал возможности встретиться глазами с двойняшками Картер. Они постоянно меняли стиль, придумывали себя заново, никогда не выглядели одинаково. Их ослепительная кожа, гладкая, сливочная, была как чистый холст, жаждущий, чтобы его раскрасили. Они одевались, как это делали бы маленькие дети, предоставленные сами себе, с этакой независимой, вызывающей пышностью. Сегодня Эди явилась в алой многослойной юбочке с пышными воланами, отделанной шелком и кружевом, и бананового цвета ажурном джемпере. Том был в голубых джинсах оттенка упаковки сухих завтраков из пшеничной соломки и куртке-бомбере с принтом: ночные ведьмы, горящие города и матерные фразочки из комиксов.
— Давайте, вы двое! — скомандовал Брайан.
Эди раздвинула свои яркие, цвета гвоздики губы, коротко высунула язычок и снова убрала его. И улыбнулась. Брайан быстро отвернулся и стал боксировать с Воротом, что вовсе тому не понравилось.
Когда студия только образовалась, Брайан, зацикленный тогда на невербальной коммуникации, предложил всем сесть в кружок, взяться за руки и закрыть глаза. Потом начались физические упражнения, настоящие, полноценные тренировки. Но тут же и кончились: Брайан боролся с Воротом, случайно дотронулся до его шеи и так получил в ухо, что в голове у него потом неделю звенело.
— Хорошо. Рассаживайтесь, земляне.
Брайан сел, сделав одно-единственное, стремительно ускоряющееся движение. Двойняшки повернулись к нему с улыбкой. Не чуя себя от волнения и желания, Брайан улыбнулся им в ответ. Он никак не
— Итак, — отрывисто бросил он, — где мы остановились на прошлой неделе?
Никто не помнил. Брайан выдержал паузу, вопросительно кивнул всем по очереди (словно полоумная собака, сказал потом Ворот, с заднего сиденья «форда эскорт» его мамаши).
— Может… — Борэм наморщил лоб, — тот кусок, где Дензил спустился по социальной лестнице и ввязался в драку с пакистанцем?
— Нет, — коротко обрубил Брайан.
Он очень хорошо знал, что в студии налицо этнический дисбаланс, и тщетно пытался поправить положение. Цветные не хотели присоединяться. Возможно, из-за Дензила, который по субботам с энтузиазмом торговал на Хай-стрит «Британским националистическим журналом» правых радикалов.
— Это было классно. Можем повторить.
— Нет, не можем. — У Брайана портилось настроение.
Любая импровизация, какой бы мирной она ни задумывалась, быстро превращалась в стычку. Похоже, драки нравились всем, но хотя они, без сомнения, весьма зрелищны, даже Брайану, начинающему постановщику (или руководителю театрального проекта?), было ясно, что свет не всегда должен резать глаза, порой его стоит приглушить, пока лампы не разнесло к чертовой матери.
— Я помню, — Эди повернулась, чтобы встретиться с ним глазами. Ноги разведены, локтями упирается в колени, — свой кусок текста. С прошлой недели.
— Она помнит, Брай, — подтвердил Том, явно гордясь сестрой. Он подмигнул, показав веко, украшенное красными и синими цветочками.
Брайан много и возбужденно думал о веках Тома. Насколько он мог заметить, узор не менялся, ни единый лепесток. Яркие цвета никогда не выглядели смазанными. Однажды его пронзила мысль, что веки, должно быть, татуированы, что это такой своеобразный тест на мачизм, который выдерживают только храбрейшие. У Брайана так и не хватило смелости спросить, верна ли его догадка.
— Отлично. И что же это была за ситуация? Слушаем все! — Брайан хлопнул в ладоши.
— Я была женщиной, которая наехала на мужа.
— А не помнишь почему, Эди?
— Ну да. Он женат на мне, а кого-то еще клеит.
— Ага!
— Ну и я такая ору: «Дерьмо! Подонок! Пошел вон, жирная скотина! Плевать я на тебя хотела! И собаку свою вонючую с собой забирай!» Ну, у него там питбуль.
— Бор может сыграть собаку, — предложил Ворот.
— Щас, разбежался! — Задохлик в ярко-синем спортивном костюме мгновенно свернулся в тугой клубок, словно еж.
— А че, он маленький, — ухмыльнулся Дензил. — Беда в том, что он никогда никого не укусит. Патамушта он цыпленок, а, Бор?
— Нет! — Борэм прищурился и закинул руки за голову.
— Цыпленок… Цыпленок. Цып-цып-цып…
Дензил и Ворот семенили вокруг, хлопая руками, точно крыльями, и вертя головой. Две пары ног, в ботинках и в кроссовках, медленно поднимались и опускались на пол с нарочито выверенной точностью. Это было очень забавно и — учитывая, что все их познания о домашней птице ограничивались содержимым холодильников в супермаркете, — поразительно похоже.