Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля
Шрифт:
Эллинам издревле был известен и кикеон – хмельной напиток, приготовлявшийся по типу болтушки 11 из вина, лука, сыра и ячменной муки (зерна?) с прибавлением иногда меда и соли, кореньев и цветов, в том числе и мяты (Илиада, XI, 624–641). Тот же напиток сразил спутников Одиссея:
«В дом их Цирцея ввела, посадила на стулья и кресла,Сыра, зеленого меда и ячной муки замешалаИм на прамнийском вине и в напиток подсыпала зелья,Чтобы о милой отчизне они совершенно забыли».11
По
Поскольку ячменная «крупа» зачастую оказывалась поражена грибком, можно предположить, что кикеон оказывал не только освежающее, но и, в ряде случаев, экстатическое (галлюциногенное) действие и мог употребляться с целью вызвать видения и явить богов. Поскольку тоскующая по дочери Деметра, отведав подобного напитка, повеселела, он, вероятно, был в ходу на Элевсинских мистериях. Да и сама Деметра, согласно Гомеровскому гимну ей, не рекомендовала совершать возлияний в свою честь чистым вином.
Свидетельства «Отца истории» о современных ему варварах
О быте кочевых скифов Геродот помимо прочего, сообщал, что они питаются главным образом кобыльим мясом и молоком. Пили они также и вино, которое покупали у греков.
Действительно, «в скифских погребениях постоянно находят греческие амфоры и всевозможные импортные сосуды для пития вина. Скифы познакомились с вином еще в VII веке, во время двадцативосьмилетнего господства в Азии. Геродот слышал предание о роковой роли вина в судьбе скифских завоевателей. Их предводители на пиру у царя Киаксара сильно напились и были перебиты. После этого скифы потеряли власть в Азии и им пришлось возвратиться на родину» (Скржинская, 2001, с. 97–98).
Геродот (История VI, 84), в рассказе о несчастной судьбе спартанского царя Клеомена дважды сообщает в одном и том же отрывке с разницей в пару предложений: «Общаясь со скифами, он научился пить неразбавленное вино и от этого впал в безумие»; «Клеомен же, как говорят, когда скифы прибыли [в Спарту] для переговоров, слишком часто общался со скифами; общаясь же с ними больше, чем подобало, он научился у них пить неразбавленное вино. От этого-то, как думают, спартанский царь и впал в безумие. С тех пор спартанцы, когда хотят выпить хмельного вина, говорят: “Наливай по-скифски”. Так рассказывают спартанцы о Клеомене» 12 .
12
Скорее всего, самому Геродоту обычай употребления неразбавленного вина также представлялся варварским.
Серебряная скифская чаша
Лидийский царь Крез, зная об обычае греков и стремясь умилостивить их оракула, отослал в Дельфы «две огромные чаши для смешивания вина – золотую и серебряную. Золотая чаша стояла в святилище как войдешь направо, а серебряная – налево. После пожара чаши были также переставлены на другое место. Золотая чаша стоит теперь в сокровищнице клазоменян (вес ее 81/2 талантов и 12 мин), а серебряная в углу в притворе храма. Вмещает она 600 амфор. Чашу эту дельфийцы наполняют вином с водой на празднике Феофаний» (Геродот, История I, 51).
Однако и сами скифы отдавали себе отчёт в неоднозначности последствий употребления вина. Диоген Лаэртский приводит случаи и изречения из жизни скифского вождя Анахарсиса, одного из семи мудрецов. Он говорил, что «лоза приносит три грозди: “гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения”».
Разумеется,
Стоит обратить внимание на соседство вина с кровью, по сути – на их смешение в жертвенном сосуде, из которого, по представлениям скифов, видимо, пили сами боги.
Спустя более чем пятьсот лет после Геродота, в I в. н. э., римский автор Помпоний Мела в сочинении «Землеописание» пишет о скифах:
«(I.12) Внутри страны жители ведут более суровый образ жизни, и земля менее обработана. Они любят войны и резню… Даже при заключении договоров проливается кровь: договаривающиеся наносят себе раны, смешивают выступившую из них кровь и пьют ее; это считается у них самым крепким залогом сохранения верности. (I.13) Во время пиршества перечисление, кто сколько перебил врагов, является любимейшим и самым частым предметом беседы, причем те, которые перечисляли больше всех, пьют из двух чаш: это считается особенной почестью во время веселья. Чаши делают они из черепов злейших врагов…(I.14)» (Подосинов, 2002).
Здесь интересна в первую очередь традиция пить с обеих рук, которая неким образом перекликается с древним северным пожеланием, чтобы жизнь была полной чашей, за которое пили, также удерживая сосуд двумя руками… Священный хмельной напиток выступает как заменитель жертвенной крови в приношениях богам и предкам, что побуждает нас обратить внимание читателей на собственно традиционные представления о крови.
Кровь (др. – русск. «руда») в древности понималась как средоточие жизни. В ней содержится жизненная сила, а по некоторым представлениям, и душа. Кровь связана с умножением, порождением, а также с понятиями рода и родства. Красный (рудый) цвет делает очевидной связь крови с Верхним миром, знаковым цветом которого у славян был красный.
Кровь широко использовали в магических и обрядовых целях (вопреки, кстати, утверждениям об обратном, широко распространяемым теми, кто мало знаком с историко-этнографическим материалом). Принято считать, что, покидая дом и оставив в нём капельку крови, человек оставляет и частицу души. По состоянию этой капли можно узнать судьбу человека. Жизненная сила, заключённая в крови, может вызвать к жизни волшебные растения. Кровь жертвенных животных служила средством магической защиты. Ею обрызгивали стены дома, успокаивали или изгоняли нечистую силу.
У всех славянских народов бытовал обычай запрета на употребление крови в пищу, за исключением ритуальных случаев (например, питьё первой крови при забое скота) (Гаврилов, Ермаков, 2008, с. 94–95).
«Священники именем народа приносили жертвы и предсказывали будущее. В древнейшие времена Славяне заклали, в честь Богу невидимому, одних волов и других животных. Но после, омраченные суеверием идолопоклонства, обагряли свои требища кровию христиан, выбранных по жребию из пленников или купленных у морских разбойников. Жрецы думали, что идол увеселяется христианскою кровию, и к довершению ужаса, пили ее, воображая, что она сообщает дух пророчества» (Карамзин, 1997, с. 10).