Наполеон. Заговоры и покушения
Шрифт:
Если нельзя призвать их к порядку, их нужно всех безжалостно раздавить.
Наполеон всегда любил или делал вид, что любит оперу. Во всяком случае, он часто посещал представления, стараясь не пропускать ни одной премьеры. Вот и в этот вечер он договорился с Жозефиной, что назавтра они пойдут на спектакль, причем пойдут всей семьей, то есть вместе с ее детьми от первого брака – Эженом и Гортензией. Прекрасно зная, что жена обожает слишком долго готовиться к выходам в свет, Наполеон попросил Жозефину не заставлять
Ровно в пять часов Наполеон спустился к жене, надеясь застать ее за приготовлениями к отъезду. Но та, как ни странно, и не думала собираться. Она лежала на диване, а ее дочь преспокойно сидела рядом с ней.
– Послушай-ка, ленивица, – смеясь, сказал Наполеон, – ты что, забыла? Сегодня вечером мы идем в Оперу. Мы же договорились… Уже темнеет, а ты даже не начала причесываться! О чем ты только думаешь?
Жозефина вяло подтвердила, что они договаривались, но сейчас она не может собираться, так как голова ее раскалывается от мигрени.
– Да уж! – воскликнул Наполеон. – Опять не твой день! Ну да ладно, вставай! Я хочу, чтобы ты сегодня надела свою новую кашемировую шаль, полученную из Константинополя.
– Уверяю тебя, Бонапарт, – это не каприз. Посмотри, убедись сам, что у меня настоящая горячка.
Сказав это, она протянула ему самую красивую руку, какую он когда-либо видел.
– Действительно, – озабоченно подтвердил Наполеон, – ты вся горишь. На, попей-ка воды. Хочешь, я велю позвать доктора Корвизара?
– Сегодня вечером он вряд ли мне поможет.
– Тогда просто полежи. Бог с ним, со спектаклем. Я пойду поработаю, а в Оперу мы можем съездить и в другой день. Я еще зайду к тебе, а ты пока постарайся заснуть.
Наполеон поцеловал жену и ее дочь и неслышно удалился.
Часов в девять Наполеон вновь заглянул в комнату жены и тихо спросил у Гортензии, читавшей у постели больной, как дела.
– Генерал, ей все еще плохо, – ответила та.
– Вот как, вот как? Вашей матери следовало бы делать, как это делаю я.
– А что делаешь ты? – спросила Жозефина, открыв глаза.
– Я не делаю ничего, так как в подобных случаях это лучшее, что можно делать. Спроси, у кого хочешь.
– Ой, милый, оставь меня со своими шутками. Говорю тебе, что я очень больна.
Наполеон лишь пожал плечами и, пожелав жене и падчерице спокойной ночи, удалился, чтобы вернуться назавтра и узнать, что его Жозефине стало лучше. Даже не пришлось приглашать доктора Корвизара. Она лишь сожалела о спектакле, который из-за нее пришлось пропустить.
– Не беда, – сказал Наполеон, – пойдем как-нибудь в другой раз.
Ждать пришлось недолго. На следующей неделе Жозефина обедала вместе с сестрой Наполеона – мадам Мюрат, генералами Ланном и Бессьером, а также с капитаном Лебрёном, адъютантом мужа. Наполеон в это время работал над бумагами, закрывшись в кабинете вместе со своим секретарем Бурьенном. Заговорили о музыке, естественным образом речь зашла и о Парижской опере. Мадам Мюрат объявила, что
– Вот и отлично! – воскликнула Жозефина. – Вот прекрасный повод выйти в свет. Капитан Лебрён, будьте так любезны, позаботьтесь об эскорте. Мы едем в Оперу!
– Но, мамочка, – воскликнула Гортензия, – сможет ли первый консул поехать с нами? Мы ведь собирались сделать это вместе…
– Он обязательно поедет, моя дорогая, поверь мне.
– Только не просите меня идти отрывать его от дел, – взмолил Ланн. – Вы же видели, сегодня у генерала масса дел, и настроение у него, похоже, не самое подходящее для Гайдна.
– Он такой уже несколько дней, – возразила Жозефина, – но не стоит обращать на это внимание.
– Я беру это на себя, мадам, – засмеялся Бессьер, – но при условии, что вы позволите мне поехать с вами.
– Непременно! – сказала любвеобильная мадам Мюрат и многозначительно посмотрела на красавца Бессьера.
Ланн, Бессьер и Лебрён удалились, а через несколько минут пришел первый адъютант Наполеона – Дюрок и доложил, что первый консул охотно поедет в Оперу. Он отправится туда в своей карете вместе с Ланном, Бессьером и Лебрёном. Сам же Дюрок будет сопровождать дам, когда они будут готовы. На этом и договорились.
Две консульские кареты на достаточно большом расстоянии друг от друга неслись к зданию Оперы. Когда они вылетели на узкую улочку Сен-Никез (было ровно восемь часов вечера), вдруг раздался страшный грохот. Затем послышались крики, стоны, ржание лошадей. В густом дыму ничего нельзя было разглядеть…
Когда его клубы несколько рассеялись, стало ясно, что случилось что-то экстраординарное. Только бешеная скорость, с которой мчалась первая карета, спасла Наполеона. Задержись она хотя бы на десять секунд, Бонапарт и все, бывшие с ним, взлетели бы на воздух. К счастью, первый консул, как всегда, торопился, и кучер гнал лошадей что есть мочи, и вот эта-то поспешность и избавила от трагической гибели человека, преждевременная смерть которого изменила бы судьбы Франции и всей Европы.
В следовавшей в нескольких десятках метров позади карете Жозефины от взрыва разлетелись стекла.
Камердинер Наполеона Констан Вери в своих «Мемуарах…» потом написал:
«Госпожа Бонапарт совсем не пострадала, но она испытала сильнейший испуг. Гортензия была легко ранена в лицо осколком оконного стекла, а госпожа Каролина Мюрат, бывшая на последних месяцах беременности, так напугана, что пришлось ее везти обратно в Тюильри».
– Это против Бонапарта! – закричала Жозефина. Чтобы успокоить парализованных страхом женщин, Дюрок выскочил из кареты, а потом объявил, что произошел несчастный случай в одной из оружейных мастерских на соседней улице Ришельё, но первый консул и сопровождавшие его не пострадали.