Наполеончик. Часть 3

Соловьева Марина

Рано утром его разбудил дворник. Он тыкал в Наполеончика метлой и ругался:

– Вставай! Пшёл отсюдова! Счас милицею вызову! Ишь, разлёгся пьянчуга подзаборная.

– Сам пьянчуга подзаборная!
– разозлился Наполеончик.

Дворник покраснев от злости, начал свистеть в свисток.

Наполеончик, соскочив со скамейки, кинулся бежать.

Наполеончик подкараулил Наташу у магазина.

– Привет!

Его приниженность, заискивающая улыбка раздражали, вызывали досаду.

Наташе показалось, что лицо его - маска: выражение чувств было ненатуральным.

– Чего тебе?
– спросила Наташа.

– Я хочу вернуться к тебе.

– А я не хочу иметь с тобой ничего общего!

– Но ты же любила?!- не-то спрашивая, не-то утверждая, проговорил Наполеончик.

– Любовь ушла, а козёл мне не нужен.

– А при чём здесь козёл?
– спросил недоуменно Наполеончик.

– А при том, что есть поговорка: любовь зла, полюбишь и козла.

– Дай хотя бы денег, - канючил Наполеончик.

– С какой стати? Я дала тебе денег, чтобы ты исчез из моей жизни. Иначе за воровство сядешь, - угрожающе проговорила Наташа.

– Ладно, понял.

– Если понял, проваливай, пока тебя "воронок" не подобрал, - сказала она, показывая в сторону приближающейся милицейской машины.

Наполеончик, выругавшись, пошёл прочь.

Маленький, тщедушный, угрюмый, не бритый, со щетиной, которая сделала бы честь любому хряку, Наполеончик выглядел смешным и жалким. Он казался гораздо старше своих лет - излишества и бездомная жизнь изнурили его, наложили неизгладимую печать.

Как бездомный щенок, не умеющий постоять за себя, он брёл по берегу моря, никого не замечая.

– Никак это Наполеончик?
– спросил бомж своего приятеля.

– Он, он! Сморчок! А то кто же?

– Наполеон! Ха-ха.

– Не! Он - "гений"! Только "гении" так подпрыгивают.

– Звёзды хватает! Ать - одна, ать - вторая...

– Ха-ха. Кривые дорожки ведут во мрак.

– Не! Прямые извилины привели его во мрак.

– Ха-ха.

Бомжи вдруг развеселились. Должно быть, редко попадал им в жизни человек, над которым даже эти двое считали вправе посмеяться.

– Ха-ха. Снова "домой" вернулся. Видно ни у одной бабёнки не нашёл себе угла, - продолжал бомж.

– Да! Мала для него оказалась земля! Ха-ха, - вторил ему собрат по несчастью.

Наполеончик подошёл к ним, поздоровался. Он знал этих спившихся бродяг - когда-то они вместе бражничали, будучи матросами. Это из-за его, Наполеончика, аферы с флотом они остались без работы, а потом и без дома.

Один из бомжей, продолжая смеяться, поклонился Наполеончику, водевильным поклоном:

– Наше вам!

– Я рад за тебя!
– воскликнул второй

Наполеончик не понял его, но промолчал. Можно было, конечно, задать вопрос и выяснить, но, как говорится, осторожность лодки не опрокинет. Может он не то имел в виду? Лучше

не спрашивать, чтобы не подсказать ему невзначай, то неприятное, что и без того тревожило Наполеончика.

– Похоже, что скиталец решил угомониться?
– спросил первый бомж.

Наполеончик промолчал, пожав плечами. Ему нечего было сказать. Да и толк-то, какой говорить? Допустим, и желал бы он покончить со своими "странствиями", но где было приготовлено место для его остановки? Вот что хотел бы знать Наполеончик.

Здесь на скалистом берегу, в пещере он оборудовал себе жилище. Обставил, чем мог, натаскав с помоек мебель и прочее. Теперь здесь его "дом".

И Наполеончик шёл "домой".

Куда же идти человеку в трудные минуты жизни, как не домой? Только дома он находит утешение от ударов судьбы. Дома залечивает всякую боль, потому что дома всё близко сердцу человека.

Несмотря на свои пятьдесят лет, Наполеончик остался ни взрослым, ни ребёнком: такой же неуклюжий, тщеславный недоделок семнадцати лет. Изменить сознание детских униженных лет он не смог.

Проигрыш в жизни унижал Наполеончика перед всеми. Его мелочное самолюбие страдало. Он был раздражён тем, в какое жалкое существо обратился.

Он водился с людьми, которые нигде не работали, но у них всегда хватало денег, чтобы угостить его. Наполеончик тупел от пьянства и безделья. Единственное его занятие было воровство: на что взглянет, то и тянет.

Он был запойным: несколько месяцев пил умеренно, а потом срывался и беспробудно пьянствовал недели две. Когда выныривал из запоя, неделю приходил в себя. Войдя в штопор, Наполеончик превращался в зверя.

Со временем светлые промежутки становились всё короче, а период буйства - длиннее.

Но с тех пор, как отсидел за хулиганство, Наполеончик не любил напиваться. По-видимому, исправительная система ушибла его на всю жизнь: он вёл себя сравнительно тихо, но страсть как любил поговорить "за жизнь".

Его напыщенная болтовня, множество дутых правил, хвастливая добродетель в сочетании с легкомысленным нравом лишь подчёркивали несоответствие между его словом и делом.

Наполеончик был довольно глупым, весьма надменным и ничтожным человеком. Все его таланты, возвещаемые им столь громогласно, ограничивались весьма скромными результатами.

Не зная ничего, Наполеончик обольщался, что во всём сведущ. Он ожесточённо препирался по любому поводу. Самонадеянный спорщик любил блеснуть своими "познаниями", вместо того, чтобы внести ясность в спор противоречил, получая удовольствие от глумления над человеком, постоянно задевал чужое самолюбие.

Это обижало окружающих, и Наполеончик терял их дружеское расположение.

Его присутствие было неприятно даже опустившимся на дно людям. Нужно обладать чёрствым сердцем и холодным умом, чтобы не заметить этого.