Направленный взрыв
Шрифт:
2. Лосиный остров
Слава Грязнов был уже на месте взрыва и сейчас шарил по кустам. Ночью выпал легкий снежок, который на месте происшествия, естественно, отсутствовал. Чернело круглое пятно диаметром метров двадцать пять, пятно пожухлой бурой травы. А в середине круга лежало тело, накрытое с головой черной полиэтиленовой пленкой.
Мне эта картина напомнила круги инопланетян, которые, как считалось, они оставляли на полях Великобритании. Однако в нашем случае поработали явно не инопланетяне.
Мы с Левиным
Я закрыл труп полиэтиленом.
— Грязнов! Славик!
Но Славик не отозвался. Лишь несколько милиционеров из оцепления с любопытством посмотрели на меня. Я подошел к одному из сержантов и спросил, где свидетели, о которых сообщалось в телефонограмме. Сержант пожал плечами, а потом, словно оправдываясь, протянул:
— Да какие они свидетели… — Милиционер сокрушенно махнул рукой.
Из кустов показался Грязнов, направлявшийся в мою сторону. Лицо его было озабоченным.
— Что удалось установить?
Грязнов подошел ко мне и, пригладив рыжие вихры на макушке, глубоко выдохнул:
— Сейчас оперативники прочешут местность, допросим женщину, которую вызвала милиция…
Я оглянулся и увидел неподалеку маленькую, сгорбленную женщину, сидящую рядом с сержантом милиции на поваленном дереве.
— А что свидетели? — спросил я у Грязнова.
— Дохлый номер, — вздохнул Слава.
Где-то вдалеке послышался лай собаки, наверняка это наши кинологи с Алмазом или Душманом прочесывают кусты.
— Не боись, Вячеслав, я с тобой, а значит, это дело мы на раз раскрутим! — похлопал я Славу по плечу, чтобы он приободрился.
Пока оперативники сновали по лесопарку, осматривая местность, огромный Душман с черной лоснящейся шерстью взял след и поволок за собой сержанта Животченко в сторону шоссе.
К тому времени «свидетели» — великовозрастные студенты Высших режиссерских курсов — были уже отпущены домой опохмеляться. Выяснилось, что молодые люди, мучимые жаждой, искали ту самую мифическую пивную, что открывается в семь часов утра. Студенты никого подозрительного не видели, а на взрыв не отреагировали потому, что сильно «устали». Что ж, знаем это, сами когда-то были студентами и тоже с утра «уставали».
Слава Грязнов уже сидел на корточках и, стараясь не испачкаться в крови, осторожно выворачивал карманы убитого.
— В карманах пальто горохового цвета были найдены… — Он сделал паузу и, вывалив все на приготовленный полиэтилен, продолжил: — Автомобильные ключи зажигания с фирменным брелоком «мерседеса» и портмоне… — Грязнов заглянул в кошелек и высыпал на ладонь серебряную мелочь явно не нашего вида. — Несколько немецких монет на сумму около марки. Также там была довольно внушительная сумма советских денег… — Грязнов аккуратно пересчитал
Затем Грязнов засвистел: «Ах эти черные глаза…» — и полез в чудом уцелевший нагрудный карман убитого, насквозь пропитавшийся кровью, достал небольшую книжечку:
— А кроме того, найдено офицерское удостоверение личности…
В лесопарке Лосиный остров, казалось, было гораздо холоднее, чем в самой Москве. Холод забирался за шиворот, леденил спину и грудь.
На месте взрыва мне было почему-то не по себе, но это чувство неуютности я относил за счет холода. Обернувшись, я поискал глазами Левина. Мой стажер зевал. Не выспался, бедняга, перед своим первым дежурством или от холода? Но во всяком случае, не от страха. После того как он успешно освободил желудок в квартире Сельдина, на его лице сейчас я не замечал даже проблеска страха или отвращения. Развороченный живот обладателя офицерского удостоверения, казалось, ничуть не смутил моего стажера. Быстро привык, однако.
— Твое мнение, Левин, по поводу взрыва? — Подойдя к нему, я легонько толкнул его локтем в бок, так что Левин негромко ойкнул.
— Возможно, здесь хищение и сбыт боеприпасов, — неуверенно ответил он.
— Ежели потерпевший — военнослужащий, то это дело подследственно военной прокуратуре, — зло сказал я и поднял неплохо сохранившееся офицерское удостоверение на имя Самохина Александра Александровича, старшего лейтенанта воинской части номер 18034. Мне подумалось, что удостоверение фальшивое, и я его бросил на разостланный полиэтилен, рядом с портмоне.
Грязнов закончил осмотр одежды, карманов убитого и предложил допросить свидетелей. Впрочем, насчет свидетелей — это уж слишком сильно сказано, если речь идет об одной свидетельнице, Александре Егоровне Звеньевой. Это была обыкновенная русская женщина в сером «лагерном» бушлате, сидевшая от нас метрах в пятидесяти на поваленном дереве вместе с замерзшим сержантом милиции, который хлопал себя перчатками по коленкам.
А мне было холодно и смертельно хотелось спать. Я чувствовал, что голова у меня, как новогодняя игрушка, завернута в вату. Я посмотрел на добродушное лицо тети Шуры, как она попросила себя называть, увидел ее красные щеки в ниточках лопнувших сосудиков, и мне стало жаль ее, так же, впрочем, как и себя. Она растирала обветренные руки, пытаясь согреть их.
— Так вот, товарищ милиционер, — обратилась она к Грязнову, но почему-то потом стала смотреть на меня, — когда толпа, значит, в электричку села… Выходят-то мало, все до Москвы едут, — пояснила она. — Я гляжу, значит, этот выходит… — Тетя Шура показала в сторону лесочка. — Оббил подошвы оземь, как чечеточку сделал, значит, ну и все. На ту сторону перешел он, и все. Я больше его не видела. А только прошла электричка, я слышу: ба-бах! Я так и присела… А потом милицию вызвала. Говорю: тут у нас путя подорвали, приезжайте скорее! Это я нарочно, чтобы они скорее приехали, — пояснила маленькая востроносенькая кассирша.