Напролом
Шрифт:
— Все стало еще хуже! Все ужасно! Мы… мы потеряем конюшню… все…
Бобби куда-то ушел…
— Холли, — сказал я, — запиши мой телефон. — Зачем? Ах, из-за «жучков»? Да плевать мне на «жучки»! С телефонной станции обещали прийти завтра утром, поискать. Но теперь уже все равно. Мы погибли! Все кончено…
— Казалось, она измотана до предела. — Ты не мог бы приехать? Бобби просит. Ты нам нужен. Ты нас поддерживаешь…
— Что случилось? — спросил я.
— Это банк. Новый директор. Мы сегодня ходили к нему, и он говорит, что у нас нет денег даже на то, чтобы в пятницу выдать зарплату работникам,
«Бардак! — подумал я. — Впрочем, банки никогда не были благотворительными заведениями».
— Он признался, что это все из-за статей, — плачущим голосом продолжала Холли. — Он сказал, как неудачно… — неудачно! — что отец Бобби не хочет нам помочь ни единым пенни… Это все из-за меня… Это я виновата, что Бобби…
— Холли, прекрати! — сказал я. — Ты городишь чушь. Сиди спокойно. Я сейчас приеду. Я в Чизике. Часа через полтора буду.
— Банкир говорит, что мы должны раздать лошадей владельцам. Он говорит, Бобби не первый и не последний тренер, который прогорел… говорит, такое случается сплошь и рядом… такая жестокость! Я готова была его убить!
— Хм… — сказал я. — Ладно, ты, главное, пока ничего не предпринимай. Выпей. Свари мне шпинату или чего-нибудь такого, а то я голодный как волк. Я выезжаю. До встречи.
Я положил трубку и вздохнул. На самом деле мне вовсе не хотелось ехать в Ньюмаркет, когда все тело ныло от ушибов и в животе бурчало от голода, и мне вовсе не хотелось разбираться со всеми этими проблемами семейства Аллардеков. Но договор есть договор. Мой близнец, моя неразрывная связь, и все такое.
— Что, какие-то проблемы? — спросила Даниэль, внимательно следившая за мной, Я кивнул и коротко рассказал ей о нападках «Знамени» и их тяжелых финансовых последствиях. Даниэль быстро пришла к тому же выводу, что и я.
— Отец Бобби — жопа.
— Жопа — это самое точное слово, — согласился я.
Я медленно встал с кресла и поблагодарил ее за телефон.
— Вы сейчас не в том состоянии; чтобы куда-то ехать! — протестующе заметила она.
— Это только кажется! — Я наклонился и поцеловал ее в душистую щечку. — Вы еще приедете на скачки со своей тетей?
Она посмотрела мне в глаза.
— Возможно, — ответила она.
— Это хорошо.
Бобби и Холли молча сидели на кухне и смотрели в пространство. Когда я вошел, они равнодушно повернули головы в мою сторону.
Я похлопал Бобби по плечу, поцеловал Холли и спросил:
— Слушайте, у вас тут вина нет случайно? Я умираю от многих различных недугов, и первое, что мне нужно, — это выпить!
Мой бодрый голос показался неуместно громким в царящем вокруг унынии.
Холли тяжело поднялась на ноги и подошла к буфету, где стояли стаканы. Она протянула руку к дверце — и тяжело уронила ее. И обернулась
— После того как ты звонил, — сказала она безжизненным голосом, — я полнила результаты анализов. Я действительно беременна. Сегодняшний вечер должен был быть самым счастливым в нашей жизни…
Она обвила руками мою шею и тихо заплакала. Я тоже обнял ее и прижал к себе. А Бобби остался сидеть. Похоже, ему было слишком плохо, чтобы ревновать.
— Ладно, — сказал я. — Выпьем за малыша. Ничего, мои дорогие. Бизнес — дело наживное, к тому же ваш бизнес еще не лопнул. А детки остаются навсегда, благослови бог их душеньки.
Я расцепил руки Холли и достал стаканы. Она молча вытерла глаза рукавом свитера.
— Ты не понимаешь, — глухо сказал Бобби. Но я как раз отлично его понимал. У него не осталось сил, чтобы бороться, слишком велико было поражение. Я и сам знавал подобное состояние духа. Когда тебе так хреново, требуется очень большое усилие воли, чтобы не опускать рук.
— Включи музыку, да погромче! — сказал я Холли.
— Не надо, — сказал Бобби.
— Надо, Бобби. Надо, — сказал я. — Встань и крикни что-нибудь. Покажи судьбе фигу. Расколошмать что-нибудь. Или выругайся от души.
— Я тебе шею сверну! — сказал он с проблеском ярости.
— Вот и отлично. Давай!
Он вскинул голову, уставился на меня, потом вскочил на ноги. Его мышцы просто на глазах снова наливались силой, в глазах вспыхнула гневная отвага.
— Вот и отлично? — вскричал он. — Я тебе шею сверну, гребаный Филдинг!
— Вот это уже лучше, — сказал я. — И дай мне чего-нибудь поесть.
Но вместо этого он подошел к Холли, обнял ее, и они стояли посреди кухни и плача, и смеясь. Они снова вернулись в мир живых. Я вздохнул, смиренно порылся в морозилке в поисках чего-нибудь, что можно приготовить по-быстрому и от чего не толстеют, нашел, сунул в микроволновку, налил себе красного вина и залпом выпил.
За ужином Бобби признался, что был настолько угнетен, что даже не обошел на ночь конюшни. Поэтому после кофе мы с ним вышли во двор.
Ночь была холодная и ветреная, луна временами скрывалась за летящими по небу облаками. Все выглядело тихим и мирным. Лошади дремали в своих денниках и почти не шевелились, когда мы заглядывали к ним.
Денники, где раньше стояли лошади Джермина Грейвса, по-прежнему были пусты. Веревка, ведущая к колокольчику, была отвязана и висела на последней скобе. Я снова привязал ее к двери. Бобби следил за мной.
— Думаешь, это необходимо? — с сомнением спросил он.
— Необходимо, — уверенно ответил я. — Мы отдали торговцу кормами чек Грейвса позавчера, но он до сих пор не оплачен. Я не доверяю Грейвсу и намерен привязать к этому колокольчику как можно больше веревок.
Бобби покачал головой.
— Да нет, он не вернется.
— Желаешь рискнуть?
Он некоторое время смотрел на меня, потом ответил:
— Нет.
Мы натянули еще три веревки через все дорожки, ведущие к конюшне, и позаботились о том, чтобы колокольчик падают, как только заденут любую из них. Возможно, это была довольно примитивная система, но ведь дважды она уже сработала. И она сработала в третий раз в час ночи.
Глава 8