Напролом
Шрифт:
— А как они выглядят? — спросил я.
— Майор — седой такой и ходит с палочкой. А Люси, наверно, в рыбачьей шляпе. И если вы, молодой человек, предложите им помочь донести покупки, они вам будут очень признательны. Только не вздумайте предложить им какую-нибудь энциклопедию или страховку. Зря потратите время.
— Я ничего не продаю, — заверил я ее.
— Тогда магазин за автостоянкой, по дороге налево.
Она коротко и резко кивнула и скрылась за лиловой дверью, а я пошел в указанном ею направлении.
Я
— Очень любезно с вашей стороны, — ворчливо ответил майор, протягивая мне свою кошелку.
— Что-то продаете? — с подозрением спросила Люси, вручая мне свою.
— Имейте в виду, мы ничего не покупаем.
Кошелки оказались совсем не тяжелые — содержимое их было весьма скудным.
— Я ничего не продаю, — сказал я, примеряясь к черепашьему шагу — у майора явно было не все в порядке с ногами. — Имя Филдинг вам что-нибудь говорит?
Они покачали головой. Люси действительно была в потрепанной твидовой рыбачьей шляпе. У нее было худощавое надменное лицо. Годы изрезали его морщинами, но губы ее по-прежнему были повелительно сжаты. Она говорила с отчетливым произношением, свойственным аристократии, и держалась неестественно прямо, как бы бросая вызов старости. В разных обличьях, в разные века Люси Перрисайд противопоставляла гордость злокозненной судьбе и проходила через все испытания, не склоняя головы.
— Меня зовут Кит Филдинг, — сказал я. — Мой дед тренирует скаковых лошадей в Ньюмаркете.
Майор остановился как вкопанный.
— Филдинг! Да. Я помню. Мы не любим говорить о лошадях. Так что, будьте любезны, помалкивайте об этом.
Я слегка кивнул, и мы пошли дальше тем же шагом по холодной узкой аллее. Голые деревья щетинились в предчувствии дождя. Через некоторое время Люси сказала:
— Клемент, но ведь он именно затем и приехал, чтобы поговорить о лошадях.
— Это правда? — опасливо спросил майор.
— Боюсь, что да.
Но на этот раз майор не остановился. Похоже, он смирился со своей участью. Я остро ощутил, сколько раз ему приходилось разочаровываться, на какие уступки идти, как часто он должен был сдерживать боль, чтобы, несмотря ни на что, вести себя с достоинством и сохранять мужество перед лицом несчастий.
— Вы журналист? — спросила Люси.
— Нет, я… я жокей.
Она смерила меня взглядом.
— Вы слишком высокий для жокея.
— Стиплер, — пояснил я.
— А-а! — она кивнула. — Мы не держали лошадей, которые участвуют в скачках с препятствиями.
— Я снимаю фильм, — сказал я. — Фильм о неудачах, связанных со скачками. Я надеялся, что вы поможете мне с одним
Они переглянулись, спрашивая мнения друг друга на своем языке, понятном лишь им двоим, и, видимо, решили не отклонять предложения, не выслушав его.
— А что нам надо делать? — прозаично спросила Люси.
— Просто говорить. Говорить перед камерой, — я указал на сумку, которую нес вместе с кошелками. — Совсем не трудно.
— А о чем? — спросил майор и, прежде чем я успел ответить, вздохнул и сказал сам: — О Метавейне?
— Да, — ответил я.
Лица у них сделались как перед расстрелом. И конце концов Люси сказала:
— Вы нам заплатите?
Я назвал сумму. Они ничего не сказали, но по тому, как они кивнули, было ясно, что это их устраивает, что для них это очень хорошо, что деньги им очень нужны.
Мы все тем же черепашьим шагом прошли автостоянку и подошли к ярко-голубой двери их домика. Меня провели внутрь. Я достал камеру и вставил кассету.
Они привычно уселись рядом на обтянутом ситцем диване, местами залатанном лоскутами другого цвета. Комната оказалась неожиданно просторной.
Напротив дивана были большие поднимающиеся окна, а за ними — крохотный мощеный дворик, куда в хорошую погоду можно было выйти посидеть на солнышке.
Люси сказала мне, что в доме есть еще спальня и кухня.
— В общем, тут довольно уютно, сами видите.
Я видел, что мебели у них немного, но она старинная. В комнате было только самое необходимое — похоже, все, что можно продать, они продали.
Я настроил камеру, как мне показывали, и установил ее на стопке книг на столе, встав на колени за нею и глядя в объектив.
— Хорошо, — сказал я. — Теперь я буду задавать вам вопросы. Когда будете говорить, смотрите, пожалуйста, сюда, в камеру.
Старики кивнули. Люси взяла мужа за руку — похоже, не столько ища ободрения, сколько затем, чтобы подбодрить его. Я тихо включил камеру на запись и сказал:
— Майор, расскажите, пожалуйста, как вы приобрели Метавейна.
Майор сглотнул и поморгал. Он держался с достоинством, но вид у него был несчастный.
— Майор, — повторил я мягко, но настойчиво, — пожалуйста, расскажите, как вы приобрели Метавейна.
Он прокашлялся.
— Я… э-э… мы почти всегда держали лошадей. Не больше одной за раз — этого мы себе не могли позволить, понимаете? Но мы их любили. — Он помолчал. — Мы просили нашего тренера — его фамилия была Аллардек — покупать для нас на аукционе жеребят. Не слишком дорогих, понимаете? Не больше чем за десять тысяч. Десять тысяч — это был потолок. Но за эти деньги мы получали уйму радости. Несколько тысяч за лошадь раз в четыре-пять лет плюс расходы на обучение и содержание. И все шло очень хорошо, понимаете?