Напряжение
Шрифт:
23 июля.
Не выдержал одиночества. Была потребность с кем-нибудь потолковать. Забрался в канцелярию, взял телефонную книгу и принялся беседовать. Разговор носил чисто деловой характер:
«Сергей Иванович?»
«Нет, Самсон Игнатьевич».
«Ну, все равно. Почему вы лысый?»
«Потому что это модно, молодой человек».
«Откуда вы знаете, что я молодой человек?»
«А откуда вы знаете, что я лысый?»
«По голосу».
«Вы изучаете логику?»
«Нет,
И так далее в том же духе. За 10 минут я выдохся и сложил оружие, сказав «Aufwiedersehen!..».
Вообще, такие беседы напоминают блиц-турнир на выносливость и сообразительность, если до начала невидимый противник не пошлет тебя к дьяволу (а это бывает в двух случаях из трех).
К вечеру вернулось благоразумие. Дочитал «Исповедь». Никогда не думал, что это такая мудрая книга и такая настоящая исповедь. А Руссо меня покорил. Удивительная, противоречивая личность! Загадочная, для современников и понятная для потомков. Гениальный и одновременно наивный человек, полный нежной любви к людям.
24 июля.
Встретил на улице Аню Терентьеву. Когда-то, на первом курсе, был увлечен ею, но не очень.
Пошли в сад Петухова. Сидели на скамейке. Никого мне не надо, кроме Марины. И в саду мне казалось, что сижу с ней.
26 июля.
Я уже заметил: когда сильно готовишься к чему-нибудь, думаешь, мечтаешь, наяву получается все проще и прозаичнее. Короче говоря, мне мерещилась какая-то сногсшибательная встреча. Какая именно, я не представлял, но только сногсшибательная, не меньше.
Но встречи не было. Поздоровались, обменялись приветствиями, рукопожатиями, как главы разных дипломатических миссий. Ничего того, что было 1 июля, («А что было?
– спрашиваю сам себя и отвечаю: - Что-то».) Что-то, чего-то… Или я идиот круглый, или я чего-то не понимаю. Впрочем, идиот и должен чего-то не понимать.
Поздравил ее с наградой.
«А вы откуда знаете?» - спросила она. «Я все про тебязнаю. Что тыделаешь, куда тыуехала…» Она моментально поняла, и рассмеялась: «Ишь, какой ты прыткий! А как твои дела?»
На сей раз я не выглядел дураком (о каких делах идет речь?!) и сказал, что блестяще (если считать блестящим унылое шатание по пустым коридорам). Хорошо еще, она не углубилась в расспросы и уточнения.
Хотел побродить с ней по улицам, но она отбоярилась: устала с дороги. И завтра не сможет. Много работы на заводе. Встретимся послезавтра.
Шел домой не то грустный, не то усталый, не то обиженный. Разбирался сам в себе. Что, собственно, меня обидело? Разве должна она была броситься мне на шею? Конечно, нет. Говорить комплименты? Тоже нет. Что же тогда?
В общем, я запутался окончательно. Но понял одно: я хочу, чтобы
Уже в кровати думал: что так красит Марину? Ведь она очень хорошенькая. Вспомнил. Родинка на щеке. Женщины часто приклеивают такие родинки. Может быть, у нее тоже ненастоящая? Настоящая или нет?
10 августа.
У нас был интересный разговор. Я смеялся: впервые вижу живого стахановца рядом, не на трибуне. А потом спросил, как она стала стахановкой, и вообще о передовиках, действительно ли они намного обгоняют других рабочих.
Она окинула меня смешливым взглядом, точно я прикатил откуда-то с другой планеты, и сказала: «А как же? Конечно. В институте один хорошо учится, другой - плохо. И на заводе точно так же. А зависит успех от многого».
И стала рассказывать о станке, какой-то подаче, резцах. Я делал вид, что здо?рово все понял, а на самом деле - ни бум-бум. Но Маринка разошлась, стала на земле чертить какую-то схему. И через каждые два слова повторяла: «Понятно? Это все очень просто!»
«Ну, а ты что делаешь?» - спросил я, чтобы приблизить разговор к чему-то осязаемому.
«Разные вещи, смотря какой заказ поступает. Вот завтра, например, заканчиваем партию кулачковых муфт для машин. Кончим - что-нибудь еще дадут».
«И сколько этих муфт ты делаешь?»
«Вчера семнадцать, а сегодня - восемнадцать».
«И только-то?»
Я всегда считал, что за смену токарь вытачивает горы металлических штуковин - так обычно показывают в киножурнале.
«Вообще, ты прав, немного.
– Марина с серьезным видом взглянула на меня и добавила: - Но эти детали сложные, возни с ними пропасть. Хотя я уверена, можно было бы давать в смену около пятидесяти».
«А что же мешает?»
Марина звонко засмеялась, озорно и задиристо:
«Я же тебе битый час объясняла! Голова садовая!»
И вдруг, рванувшись, побежала по аллее. Затопали каблучки, мелькнули крепенькие ноги. Я бросился вдогонку и метров через 150 настиг ее.
«А ты здо?рово бегаешь», - проговорила она, запыхавшись.
«Уж как-нибудь, - гордо ответил я и, схватив ее под руку, стал пытать: - Но все-таки, Марина, сколько нужно таких муфт делать за день? По норме?»
«Четыре».
«А ты делаешь восемнадцать? Вот теперь я понял, что это действительно трудно. Цифры - хорошая вещь».
«Вот если нам удастся увеличить скорость, тогда эти цифры отойдут в область предания».
«Кому это нам?» - ревниво спросил я.
«Вообще токарям, а в частности мне и Коле Никандрову».
«Какому Коле?»
«Нашему механику. Мы с ним работаем вместе».
Это замечание мне, разумеется, не понравилось, и, чтобы скрыть от нее свое неудовольствие, я сказал:
«Комитет комсомола, наверное, на тебя не нарадуется, на руках носит».