Напряжение

Ильин Владимир Алексеевич

Во всяком случае, так написано в интернете.

— Прости, я лезу не в свое дело, но зачем тебе туда? — Пытаясь понять, он чуть наклонился над столом, буравя взглядом.

Почему дружелюбие считают слабостью и желают додавить, навязав свою волю?

— На первый раз прощаю.

Валентин еще некоторое время пытался рассмотреть что-то на дне моих глаз, но в итоге расслабленно отклонился назад, сложив руки на груди.

— Как скажешь, наниматель.

— Так и будет, — поддакнул, перетаскивая печенье к себе поближе.

Интересно, но прямо

сейчас в стране идет шестьдесят одна война. Когда я прочитал об этом, то долго и тревожно вглядывался в горизонт, ожидая увидеть пламя пожаров — потому что три из них, вроде как, шли совсем рядом. Чуть позже разобрался, что войны — они очень разные, и большая их часть выглядит, как недовольное сопение равных соперников после сильной драки — вроде как, и обида осталась, и явного победителя нет, и все еще есть за что бить противнику морду, но памятна боль от ударов и ноют фингалы, синяки, отговаривая от новой потасовки. Иногда такие войны идут десятилетиями и очень редко оборачиваются новой схваткой.

Настоящих войн гораздо меньше — около десятка. Где-то там горят дома и кварталы, а весь мир просто ждет и смотрит, кто победит, вместо того, чтобы разнять и помирить. Это называется 'традиции'.

Может, не мирят еще и оттого, что активная война длится очень коротко, завершаясь либо миром, либо переходя в тихое противостояние зализывающих раны дворовых котов.

Моя война из тех, в которой есть победитель и проигравший. А то место, в которое мне предстоит попасть — город, который должен отойти победителю. И еду я туда потому, что победителю не нужны жители в нем — они служили его врагу, платили ему налоги и должны уйти. Куда — неведомо, но срок им дан от вчерашней даты до завтрашней. И это тоже написано в интернете — если знать, где искать.

Меня ждет целая река людей, беспокойная и тревожная, каплей которой предстоит стать. Вряд ли кого удивит подросток без документов в месте, которое еще пахнет пожарами, в компании таких же горемык. Там будет мое новое рождение.

К вечеру дядь Волк успокоился и перестал сверлить меня задумчивым взглядом в те моменты, когда думал, что я его не вижу. А после нового визита проводницы и тихого перешептывания за дверьми купе, и вовсе заулыбался, мечтательно поглядывая на часы.

— Отлучусь на пару часов? — Просительно глянул Валентин, дождался легкого кивка и с довольным видом устремился на выход.

— Не налегай на сладкое, — проводил я неловко спотыкнувшегося дядьку.

* * *

По разбитой колее промзоны пробирался черный минивен, откатываясь в сторону и замирая при виде летящих на встречу грузовиков. Изображение прикрытого глаза на его кузове выглядело совсем не грозным в окружении глухих бетонных ограждений и крашеной ржавчины заборов — оно словно щурилось от едкой пыли, столбом поднимавшейся за встречными машинами. Да и место это будто бы совсем не боялось государевых гостей, что изрядно бесило стажера Липатова, выражавшего свои чувства тихими матерками, в очередной раз выкручивая руль, чтобы увернуться от летящей

в лоб фуры.

— Я говорил, там знак, — меланхолично напомнил наставник, не отрывая взгляд от раскрытой папки с протоколами допросов.

— Кто мы, а кто они, — зло проскрипел Липатов, продолжая бороться с течением.

— Какая разница, если они весят на двадцать тонн больше? Там, где оба игнорируют закон, выигрывает тот, кто раздавит помеху и поедет дальше.

— Их же тогда повесят? — Недоверчиво глянул на шефа стажер.

— Может быть. Если найдут, — пожал тот плечами. — Поэтому прижмись к обочине и тихонько двигай вон к тем воротам.

Промзона пахла мазутом, сожженной травой и сладостями — в зависимости от того, откуда дул ветер. Небольшой участок за добротным четырехметровым ограждением из сваренных меж собой миллиметровых листов стали, с колючей проволокой поверх, как раз был источником приятного ванильного аромата — или же стоял у него на пути.

— Хозяева! — Застучал кулаком Липатов, тщетно пытаясь найти щель в ограждении, чтобы заглянуть внутрь.

Через некоторое время неслышно скользнула в сторону заслонка, открывая прямоугольник внутреннего двора — точнее, его отражение в зеркале, выставленном под углом. На гостей глянули спокойные серые глаза, обрамленные сеточкой морщин.

— Николай Иванович Росков? — Утвердительно произнес старший, сверяясь с досье в папке. — Полковник особой службы Сергеев. Мы по поводу пожара.

— Мои дети все рассказали.

— Вы не могли быть так любезны дать разрешение на повторную беседу? У нас новые обстоятельства дела.

— Нет. — Качнуло отражение головой. — Они сильно переживают. Не хочу напоминать о трагедии.

— Буквально половина часа, не больше. — Продолжал настаивать Сергеев. — Беседу проведет специалист — психолог. Нам необходима ваша помощь, Николай Иванович.

Скверное настроение и показное унижение начальства перед каким-то рядовым торгашом буквально взбеленили Липатова, подвигнув на резкий шаг вперед, во время которого он успел выхватить металлическую бляху Службы из нагрудного кармана и табельный пистолет.

— Видишь знак? — Прижал он первое вторым к окошку.

— Вижу. — Собеседник по ту сторону согласно прикрыл глаза. — Теперь внимательно посмотри над воротами.

Липатов некоторое время пытался сломать волю противника взглядом, но не заметив и тени страха ответ, все таки отступил на два шага назад и запрокинул голову вверх.

У самой кромки ограды обнаружилась закрепленная хомутами деревянная дощечка — потемневшая от возраста, растрескавшаяся от дождей и жары, с затейливым, хоть и грубоватым узором, где-то определенно виденным ранее. Только где?

— Всего доброго, — лязгнула заслонка.

— Липатов, ты не сдашь, — убежденно произнес Сергеев, с громким хлопком закрывая папку.

— А что я?!

— Видишь число насечек на нижней кромке герба? Он служил у древичей двадцать лет. Какого хрена ты вылез?! — Сплюнув на дорогу, полковник развернулся к машине.