Напряжение

Ильин Владимир Алексеевич

Я отчего-то не мог сказать и слова, путаясь — говорить ли первое января, в которое все в интернате справляли единый день рождения на всех — и на наступивший год тоже. Или сказать про июнь, дата которого отражена в моем досье, оставленном в сейфе директрисы.

— Подданство?

— Имперское.

— Не желаете оформить под нашим гербом? Будут льготы и трудоустройство. Нет? — Без особого желания подытожила она, отсылая документ на печать.

Принтер вжикнул новой бумагой — не пластиком, а листом гербового листка, с

моим именем и новой фамилией. Звучно бряцнула печать, украшая гербом подножие документа, вжигнул росчерк черной перьевой ручки, отрисовывая подпись дамы.

— Временное удостоверение. В имперской канцелярии поменяют на основной документ и примут присягу.

— Спасибо, — выдохнул я, обращаясь ко всем сразу.

Даже даму проняло — уголки губ слегка поднялись в ответной улыбке.

— Нам дальше на автобус?

— Купить билеты можно в шестом кабинете, — тут же похолодела женщина, возвращаясь к дробному перестуку по клавишам.

— Всего доброго!

За дверью Федор по — хозяйски завладел моей рукой, обняв ее двумя своими, и гордо вышагивал рядом, с вызовом глядя на всех, кто проходил мимо.

— Один билет — десять тысяч, — пробубнил мужчина за основательной металлической стойкой, сокрытой толстым стеклом с металлическим ящиком в углублении под рамой.

Ящик тут же скрипнул, сдвинувшись к нам и предлагая внести деньги.

— Сколько?! — Возмутился даже вечно спокойный Михаил.

— Вы можете взять кредит, образцы на стойке информации, или внести деньги ценными предметами, — явно в сотый раз за день произнес человек, внимательно глядя на нас — не только на Михаила, но и на девочек на его плечах, на Федора и меня.

— Но это же грабеж!

— Вы можете не покупать билеты. Через две недели карантин завершится.

— И как нам жить эти две недели?! В городе все закрыто!

— Вы можете заказать деньги у родственников, телефоны у стены, — указал он подбородком в другую сторону длинного зала, с тремя автоматами, уже занятыми небольшой очередью — хмурой и кипящей от гнева.

Всего в зале было десяток окошек, и судя по тому, что рядом явно возмущались чужой жадности, цена была одна на всех. Невероятная цена.

— Детям есть скидки? — Явно подозревая ответ, уточнил Михаил.

— Нет. С вас пятьдесят тысяч рублей. Оплачивайте или не задерживайте очередь, — он демонстративно повернулся назад, к скамейке с вооруженными солдатами, внимательно наблюдавшими за легальным грабежом.

— Мы хотим идти пешком!

— Пеший проход через блокпосты запрещен на время карантина.

Михаил всплеснул руками, слегка беспомощно глядя на меня.

— И ничего нельзя сделать? — Скептически уточнил я, с подозрением уловив излишнюю разговорчивость служащего.

Ведь не прогоняет. А через два окошка кассы молодая пара, явно не выглядящая богачами, с улыбкой подписывает какие-то бумаги. Так с деньгами не расстаются!

— Для сменивших

подданство билеты бесплатны, выдаются подъемные с рассрочкой на двадцать лет и гарантируется трудоустройство, — разразился он мурлыкающей речью.

— Пожизненное трудоустройство, — с ожесточением поправил его Михаил, доставая кошелек. — Мы заплатим.

Захрустели банкноты, перемещаясь в несколько столбиков. Затем вновь собрались в одну пачку и вновь были пересчитаны. И снова.

— Не хватает немного, — буркнул Михаил, ни на кого не глядя.

— Я могу подождать в городе, — подал я голос.

В самом деле, пройду обратным путем, а там через лесок и в Корноухово.

— Нет, сын! — Категорично ответил он. — Вот, возьмите цепочку.

К деньгам, закинутым в ящик, добавилась толстая желтая цепь, снятая с шеи и освобождённая от крестика — его Михаил положил в нагрудный карман.

— Сорок две тысячи. — Озвучил служащий, пересчитав бумажки и равнодушно скинув их куда-то возле ног. — Цепочка на пятьсот.

— Ей цена десять тысяч! Это ювелирное изделие!

— Тут мы определяем цены. — Построжел мужчина.

— Но у нас больше ничего нет!

— Серьги у девочек, обручальное кольцо. Крест. — Перечислил он, вызывая у меня ненависть своим равнодушием и деловитостью

— Тоня, Катя, — надломленным голосом произнес Михаил. — Доченьки, я вам новые подарю.

Под тихие слезы красивые сережки с алыми камешками и кольцо бряцнули в ящик и были так же сметены куда-то под стол.

— Ваши билеты. Следующий! — Крикнул он поверх наших голов.

Тут же встал солдат, аккуратно оттесняя нас от стойки в сторону выхода на автобусную станцию.

— Грабеж, — в ярости шипел рядом Михаил, совсем растеряв свой привычный вежливый и учтивый вид. — Я бы их… Попадись они мне..

— Полностью согласен, — хмуро кивнул я, совсем не радуясь серым прямоугольникам билетов и завершению пути.

За такие деньги можно купить автобус, а не пять мест на него.

Автобусная площадка кипела грустной, но оптимистичной суетой — кто-то потерял деньги, кто-то осознал, что потерял свободу, но предчувствие, что скоро самое плохое останется позади, бодрило и рисовало робкие улыбки на хмурых лицах.

— Ваши места тридцать шесть — тридцать восемь, автобус шестнадцать. — Солдат у входа в обычный междугородний автобус пропустил вперед Михаила и девчонок и тут же поставил ладонь перед моей грудью. — Места один — два, автобус семнадцать. Отправление через час.

— Пропустите, это мои дети! — Возмутился отец с верхних ступенек.

— Не положено. — Сухо ответил солдат.

— Да как вы не понимаете, они же маленькие! — Запаниковал Михаил, намереваясь заблокировать двери.

— Автобус едет от станции до станции, ничего с ними не будет. — Гаркнул билетер, отгораживаясь прикладом. — Дождешься на станции, не держи машину!