Нарцисс в цепях
Шрифт:
— Славно, — сказал Нарцисс. — Очень, очень славно, но у меня много красивых мужчин, и мне стоит только щелкнуть пальцами. Может, не таких красивых...
Ашер повернулся к нему лицом. Слова Нарцисса засохли у него на губах. Правая сторона лица Ашера была похожа на расплавленный воск. Шрамы начинались довольно далеко от середины лица, будто мучители много веков назад хотели, чтобы осталось побольше того, что напомнит прежнее совершенство. Глаза его были обрамлены золотыми ресницами, нос идеален, полные губы манили к поцелуям, но остальное... это все
Я помнила ощущение гладкой кожи Ашера, ощущение этого идеального тела, трущегося об меня. Воспоминания не мои. Я никогда не видела Ашера голым. Никогда не касалась его так. Но Жан-Клод где-то двести лет назад — да. Я не могла смотреть на Ашера непредубежденно, потому что помнила, как любила его, и даже до сих пор немножко люблю. То есть это Жан-Клод до сих пор его немножко любит. Уж сильнее усложнить мою личную жизнь было бы трудно.
Нарцисс прерывисто вздохнул и произнес вдруг охрипшим голосом:
— Ох ты...
Ашер бросил капюшон на кровать и начал расстегивать кожаную рубашку — очень медленно. Я видала его грудь и раньше и знала, что она куда хуже лица. В правой стороне шли глубокие канавы, кожа была твердой на ощупь. Левая сторона, как и лицо, сияла ангельской красотой, которая когда-то, давным-давно, и привлекла к нему вампиров.
Когда молния раскрылась наполовину, обнажив грудь и верх живота, Нарциссу пришлось сесть на кровать, потому что ноги его не держали.
— Мне кажется. Нарцисс, — сказал Жан-Клод, — что после этой ночи ты будешь у нас в долгу.
Голос его был совершенно пуст, лишен выражения. Таким голосом он говорил в минуты величайшей осторожности — или величайшего страдания.
Ашер спросил, тщательно выговаривая слова, что как-то не гармонировало с исполняемым стриптизом:
— Какой уровень боли любит Нарцисс прямо — как это вы говорите — с ходу?
— Грубый, — ответил Жан-Клод. — Он умеет владеть своим желанием не выходить за границы для своего подчиненного, но если он внизу, то грубо, очень грубо. Период разогрева не нужен.
Голос Жан-Клода, был по-прежнему пуст.
Ашер поглядел на Нарцисса:
— Это правда? Ты хочешь начать сразу с... со взрыва?
Одно слово, но сказано было с таким обещанием, что у Нарцисса вспыхнули глаза. Он медленно кивнул:
— Можешь начать сразу с крови, если у тебя хватит духу.
— Для многих нужен долгий период, чтобы это было приятным, — сказал Ашер.
— Не для меня.
Ашер расстегнул наконец молнию и спустил рубашку с плеч, подержал минуту в руках, потом ударил таким быстрым движением, что только воздух взвихрился. Тяжелая металлическая молния хлестнула Нарцисса по лицу раз, два, три, и кровь показалась из уголка рта, глаза обессмыслились.
Я была так всем этим потрясена, что, кажется, забыла дышать — только таращила глаза. Жан-Клод между мной и Ричардом сидел очень неподвижно. Это не была та окончательная неподвижность, на которую способен он, способны все старые мастера, и я поняла почему. Он не мог окунуться в черную тишину смерти под тем
Нарцисс кончиком языка попробовал кровь во рту.
— Я законченный лжец, но сделки я всегда выполняю честно.
Вдруг он стал серьезнее, будто легкомысленное заигрывание было всего лишь маской, а под ней — личность, более серьезная и думающая. Когда он поднял глаза, то я поняла, что эта личность опасная. Заигрывание тоже было взаправду, но частично оно еще было камуфляжем, чтобы каждый недооценивал Нарцисса. Глядя в эти глаза, я поняла, что недооценивать Нарцисса — это плохо, очень плохо.
Посерьезневшие глаза обернулись к Ашеру.
— За это я тебе должен услугу, но только одну, а не три.
Ашер поднял руки и распустил волосы сверкающими волнами вокруг лица. Он глядел на коротышку, и я не видела этого взгляда, но Нарцисс сразу стал похож на утопающего.
— Я стою только одной услуги? — спросил Ашер. — Не думаю.
Нарцисс только с третьей попытки сумел ответить:
— Наверное, больше. — Он повернулся к нам, и глаза его остались все теми же — настоящими. — Идите спасайте своих леопардов, чьи бы они там ни были. Но вот что запомните: те, кто там внутри, — они в нашем обществе новички. Наших правил они не знают, а их правила кажутся куда суровее.
— Спасибо за предупреждение, Нарцисс, — ответил Жан-Клод.
— Я боюсь, что вот этому не понравится, если вас там поубивают или покалечат, как бы он на тебя ни злился, Жан-Клод. А я хочу позволить ему привязать меня к этой кровати или к стене и делать все, что ему захочется.
— Все, что захочу? — переспросил Ашер.
Нарцисс глянул на него:
— Нет, не все. Только до тех пор, пока я не скажу петушиное слово.
Что-то в этих последних словах было почти детское, будто он уже предвкушал события и на нас мало обращал внимания.
— Петушиное слово? — спросила я.
Нарцисс посмотрел на меня:
— Если боль становится слишком сильной или если предлагается что-то, чего раб делать не хочет, произносится заранее обговоренное слово. После этого господин должен остановиться.
— Но если ты связан, то ты не заставишь его остановиться.
Глаза Нарцисса смотрели куда-то вне мира, во что-то такое, чего я не понимала и не хотела понимать.
— Это и возможно только из-за доверия — и элемента неуверенности, Анита.
— Ты веришь, что он остановится, когда ты скажешь, но тебе нравится мысль, что он может и не остановиться, а продолжать, — объяснил Ричард.
Я уставилась на него, но успела увидеть кивок Нарцисса.
— Я только одна в этой комнате, кто не знает правила этой игры?
— Не забывай, Анита, — сказал Ричард, — я был девственником, когда попался в лапы Райны. Она была моей первой любовницей, а вкусы у нее были... экзотические.
Нарцисс засмеялся:
— Девственник в руках Райны — это страшная картина. Даже я не дал бы ей над собой работать, потому что это видно в ее глазах.