Нарциссы для Анны
Шрифт:
Миммо Скалья было дозволено щедро пользоваться предоставляемой богатством властью, чтобы знать тайную и явную жизнь людей, которые имели деловые отношения с Больдрани. Он был его министром иностранных дел и главой его службы безопасности. Принимая у себя самых богатых финансистов, самых известных политиков и самых титулованных аристократов, встречаясь с ними на корте, на ипподроме, в Ла Скала, адвокат Доменико Скалья шаг за шагом собрал такие документы и сведения, которые способны были лишить покоя и сна многих из них.
— Синьор Чезаре
— Да что вы! — замахал руками Амброджино. — Никогда в жизни!
— Так он и поедет, — добавила Чеккина. — Держи карман шире.
— Это было бы чудом, — сказал старый слуга. — Синьор Чезаре в жизни своей никуда не ездил. Единственный раз он был около Удине, да и то, когда служил в армии.
— Что ты говоришь, — накинулась на него Чеккина. — Не помнишь разве, как пять лет назад он ездил в Сан-Ремо, провожая синьорину Джузеппину, когда у нее был первый сердечный приступ?
— И правда, — согласился Амброджино. — Доктор порекомендовал ей морской воздух, и синьор Чезаре отвез ее туда. Купил там изумительную виллу, но больше никогда на ней не бывал.
— Морской воздух, — вмешалась Чеккина, — очень помог тогда синьорине, воздух и морская вода. А теперь адвокат Пациенца ездит на виллу вместо него.
— Подумайте только, синьора Мария, — разгорячился Амброджино. — Этот Пациенца дошел до того, что летает даже на самолете. Вы представляете? — изобразил он птицу, машущую крыльями. — Да он просто сумасшедший.
— Если бы он был сумасшедшим, — опять вступила Чеккина, — его невеста не вышла бы за него.
— Но в конце-то концов, — потеряла терпение Мария. — Кто же она такая, эта его невеста?
— Вы не знаете? — изумилась Чеккина. — Кокотка… — едва слышно испуганным голосом шепнула она. И тут же закрыла лицо руками.
— Ну какая кокотка, — вмешался Амброджино. — Она просто актерка. Выходит вся разрисованная на сцену, а одета так, что стыдно смотреть. Жениться на такой! И это после того как он собирался когда-то стать священником.
— Знаю я этих бывших священников, — подлила масла в огонь Чеккина. — Нет больше религии. Нет больше порядка на свете.
Задребезжал звонок рядом с буфетом и зажглась лампочка, обозначающая комнату синьорины Джузеппины. Мария быстро поднялась и вышла из кухни, в то время как слуги, оживленные предстоящей свадьбой адвоката, продолжали бурно ее обсуждать.
— У меня есть две вещи, — сказала при виде ее больная, — одна для тебя, а другая для Пациенцы.
— Для меня? — удивилась экономка.
— Правильнее сказать, для твоего сына, — Джузеппина протянула ей блестящую монету. — Это золотой маренго [10] . Возьми для твоего малыша. Немного, конечно, но на что-нибудь ему пригодится.
— Но мне неудобно… — попыталась было отказаться Мария. Она рассказывала Джузеппине свою историю с Немезио, и та знала о ней почти все.
— Ты должна
10
Золотая монета, достоинством в 20 франков, введенная в обращение Наполеоном в честь битвы при Маренго.
— Ну о чем вы говорите, — мягко укорила ее Мария.
— У тебя доброе сердце, — вздохнула Джузеппина. — И муж твой человек искренний. Он, как цыган, соткан из ветра. А ты миланка, ты дочь земли. На мгновение ветер приласкал землю, и земля почувствовала себя счастливой. Но ветер улетел далеко — у ветра нет цели. А земля остается там, где питает свои корни.
— Благодарю вас, — сказала Мария, кладя в карман золотую монету. Она была для нее скорее талисманом, залогом привязанности, чем денежной единицей.
— А это, — снова начала больная, протягивая ей небольшой сверток, перевязанный золоченым шпагатом, — это мой свадебный подарок для Пациенцы. Отнеси его на виа Безана, прежде чем он уедет в Неаполь.
— Через час он его получит, — уверила Мария, поворачиваясь, чтобы уйти.
— Нет, не уходи пока, — сказала Джузеппина. — Посиди еще минутку со мной. — Ее руки, теперь свободные, беспокойно теребили простыню. — Знаешь, он хороший парень, этот Пациенца. Всю жизнь был такой рассудительный. А теперь в тридцать лет точно сошел с ума.
— Мне он тоже кажется хорошим человеком, — ограничилась замечанием Мария, которая обычно, не зная сути дела, не поддакивала никому.
— Это вне сомнения, — согласилась Джузеппина. — Но я себя спрашиваю, возможно ли, чтобы такой серьезный и положительный человек, как он… Даже если он имел несчастье родиться на Сицилии, — проявила она неистребимый дух сепаратизма, свойственный всем миланцам, — а потом переехал к нам, говорит на нашем языке, у него наши привычки и в то же время собирается жениться на какой-то особе, которую зовут Роза Эспозито. На театральной актрисе, неаполитанке. Была бы хоть Элеонорой Дузе, а то актриса на вторых ролях, которую в хорошем доме без него и не приняли бы.
— Но если они любят друг друга, — заметила Мария примирительным тоном. Ведь и сама она вышла за такого же чужака из Модены, как эта Роза из Неаполя, и к тому же бывшего циркача.
— Бедный Пациенца, — вздохнула Джузеппина. — Помоги ему Бог. Вчера, когда он пришел навестить меня, у него на глазах были слезы. Знаешь, что я сказала ему? Я ему сказала: «Ты уверен, что делаешь разумный шаг? Ты вырос на моих глазах. Ты хороший парень. А какие партии ты мог бы иметь в Милане»! А он: «Увидишь, Джузеппина, она тебе понравится. Она добрая, моя Роза». Потом, когда он ушел, мой брат сказал, что если она по нраву ему, то должна понравиться и нам. Однако я знаю Чезаре — он в этом не уверен.