Нарисую себе счастье
Шрифт:
И сбежала, потому что от материнских слез в груди жгло огнем. И волосы уже жаль не было.
На крыльце у Марфы сидели пять толстых кошек. Под крыльцом лежала кучка обезглавленных мышей. Кошки, завидев меня, заорали пронзительно и громко.
– Да иду я уже, иду! – раздалось из-за двери. – Сейчас ужинать будем!
Я сглотнула. Тоже не отказалась бы. Но кошек кормят за дело, они во всей деревне мышей и крыс ловят. Даже не знаю, где и берут. Я ни одной живой за то время, как здесь живу, не видела ни разу.
Впрочем, кошачий ужин на вид мне
– А чой-та ты в портках? И с мужиком каким-то на бричках катаешься?
– И вам не хворать, тетушка. Лекаря матери привезла из города.
– Добре. Матушка твоя уж вся исчахла. Помог лекарь-то?
– Да.
– А портки зачем?
Я замолчала, не зная, что и сказать. Правду? И кому эта правда в деревне нужна?
– Я в город ходила, – наконец, придумала складную ложь. – Девице одной опасно, а мальчишке куда проще.
– Что же братца не послала?
– Побоялась за него.
– Сколько еще его под юбкой хоронить будете? Пока борода до пупа не вырастет?
– Теть Марф, я чего пришла-то, – перевела тему я. – Мне б масла, молока да творогу. Я знаю, у вас всегда на продажу есть.
Как бы мне ни хотелось вздорную бабу заткнуть, я улыбнулась, хоть и совершенно неискренне. Она – наша ближняя соседка. Безмужняя, бездетная, с одними только кошками, курами да коровой. У кого своей скотины нет, к ней за молоком и яйцами ходят. Вот и я пришла.
– Как же, есть. И яички тоже собрала сегодня. Сколько тебе надобно? – тетка мигом подобрела, прекрасно зная, что в долг мы не берем никогда, приходим лишь тогда, когда есть деньги.
Цены я хорошо знала, обманывать друг друга было в деревне не принято, поэтому спустя несколько минут я стала прилично беднее, зато в руках у меня была корзина с продуктами на несколько дней.
– Корзинку пусть братец занесет да на крыльце оставит. А ты ль слыхала, что Ульянка из черной избы понесла? Да говорят, не от мужа вовсе, а от скрабейника!
– От коробейника, – поправила я ее. – Врут, наверное.
– А я как сказала? Скраб всякий таскает, скрабейник и есть.
– Скарб.
– Не дерзи старшим, деточка, не доросла еще. Так вот, Михайло, муж ейный детей-то иметь не может. Два года уж вместе живут, а деточек все не было, а как стал скрабейник в деревню наведываться, так и забрюхатела Улька. Совпадение? Не думаю!
И пальцем мне погрозила.
Я только плечами пожала. С Ульяной, моей, кстати, ровесницей, я не дружила. И от кого у нее будет ребенок, меня вообще не волновало. Хоть от мужа, хоть от коробейника, хоть от черта лысого.
Кстати, о коробейнике: как явится в торговый день, так надобно к нему наведаться и попросить привезти Ильяну новую рубашку. И себе какой-нибудь зипун, скоро уж похолодает.
Глава 5. Первый рабочий день
Рыжие волосы торчали во
– Вернешься сегодня? – сонно спросил мальчишка.
– Не уверена. Если что – за меня не волнуйся. Я на фабрике буду.
И сбежала огородами, чтобы деревенские не увидели, что я снова в мужских портках щеголяю.
Ноги в старых отцовских ботинках мигом взопрели, и я недолго думая стянула неудобную обувь и дальше поскакала босиком. Все равно – роса. Так лучше будет. Ноги-то быстрее просохнут, чем ботинки. Пробежала мимо речки, потом полем. Перед лесом уж снова обулась, потому как корни да сучки. Я все же не деревенская баба, что до снега босиком ходит. У меня кожа нежная, тонкая.
В лесу утром страх как красиво. Я села перекусить и воды напиться, взглянула вверх и застыла в немом восторге. В голубых небесах покачивались верхушки деревьев. Шелестел ветер, где-то заливались птахи. Облака, будто бы запутавшись в ветвях, никуда не спешили. Сколько я так просидела, любуясь? Не ведаю. Очнулась, сунула в мешок нетронутый хлеб с салом и побежала дальше. Некогда мне. Нужно спешить.
Конечно, опоздала.
Ворота фабрики были уже закрыты. Сторож (не тот, что в прошлый раз, другой) из своей будочки взглянул на меня неодобрительно.
– Ты, что ли, Маруш?
– Я, дяденька.
– Во сколько тебе прийти велено было?
– В восемь.
– А сейчас сколько?
– Не могу знать. Часов не имею.
Покачав головой, сторож отворил калитку.
– Заходи, горе луковое. Радуйся, что Хозяин велел тебя дождаться и впустить, как явишься.
Он так и произнес: Хозяин. С придыхом и благоговением.
Вон оно что. Любят тут Казимира Федотовича, почитают.
– В суме что?
– Хлеб. Сало. Карандаши, – с готовностью перечислила я.
– Нож есть? Ежели имеется, сдать под роспись придется.
Нож у меня, разумеется, был. Маленький совсем, но удобный, чтоб сало резать. Отдавала скрипя зубами. Вернут ли? Ощупав мой мешок и более ничего острого и опасного не обнаружив, сторож вернул мои вещи, а потом кивнул в сторону серого приземистого здания:
– Там Хозяин. В гончарном цехе. Но ты туда не иди, нечего одному там делать. Иди прямо к рисовальщикам. Видишь – сбоку дверка? Тебе туда.
Радостно закивала и поскакала туда, куда указал сторож, на ходу подтягивая спадающие штаны. Оглядеться не успела, но заметила и кусты, аккуратно подстриженные, и скамейки, а еще учуяла запах жареного лука. Неужто и вправду кормят тут? Наверное, потом из жалования недоимку вычтут. Мне такое не нужно. У меня свой хлеб есть.