Нарисую себе сына
Шрифт:
— Пеппи! — вновь требовательно огласились глубины кухни. — Пеппина, где мой томатный суп?! Зоя, беги отсюда пока я не помер с голода, а ты — от загиба мозга!
— И вам доброго здоровья, мессир Димас! — захохотала я. — Монна Пеппи, я обязательно воспользуюсь вашим советом. Тем более женихи на горизонте что-то не семафорят.
— Ну конечно, — криво ухмыльнулась та. — С таким то… соглядатаем.
— Это вы о чем сейчас?
— Да так, деточка — о жизни, о грехах наших, — изучая край собственной ставни, пробормотала монна Пеппи. — А ты знаешь, что мне сегодня Тилья-косуха сказала? Это та, которой ты на свадьбу дочери комод расписывала. Ну, она еще потом…
— А-а! Вспомнила. И что она вам сказала?
— Неужто,
— Да, как же — суп! Она даже каштаны жарить не умеет — вечно, то надрезать их позабудет, то…
— Так что же она вам сказала?
— А то, деточка, что она вчера вечером, когда возвращалась с пристани, где своими… каштанами торгует, видала, как из задней двери конторы твоего опекуна выходила женщина.
— Монна Пеппи, если вы про моральный облик сэра Сеста, то он меня совершенно не волнует.
— И правильно, Зоя. Крепче спать будешь, — качнул своей загорелой лысиной сосед, а его супруга одарила нас обоих глубоким вздохом:
— Так и я не про его «побрякушек» с улицы услад. Нашли, чем удивить. Все дело здесь в том, что была то настоятельница монастыря Святой Маргариты, что за Волчьей горой. Тилья ее лично знает, потому как ездит туда регулярно за мазью от своего почечуя.
— Монна Пеппи, да пусть хоть сама Святая со всем божественным пантеоном в ряд. Мне на то глубоко и издали. Это все, что сказала вам Тилья-косу… да фу, монна Тилья?
— В общем-то, да, — даже растерялась рассказчица.
— О-о! А я уж думал, раз супа мне не видать, то хоть новость будет… Пеппи, разворачивай свой…
— Да вам обоим невдомек что ли?! — вдруг, громко оскорбилась та. — Зоя, в тот монастырь знаешь, кого свозят со всей страны?.. Это место по-другому «Приютом юродивых» именуют. Слыхала про такое?
— Не-ет, — ошалело уставилась я на соседку и решила, от греха подальше, откланяться.
Да и какая мне разница, кто к сэру Сесту по заднему крыльцу ходит и из каких мест за него проплаченные молитвы в небеса возносятся. У меня вообще скоро день рождения. И тогда я и вспомнить забуду, кто такой этот, сэр Сест со своими побрякушками, игральными партнерами и прочими «радостями» нашего совместного сосуществования. И я, уже шагая по дорожке к дому, в очередной раз художественно в своей голове изобразила, как наступает день 14 декабря, и мой многоуважаемый опекун тает в предрассветной мути. Ах, нет. Сначала он какой-то документ мне должен отдать. Или я какую-то бумагу ему подписать. Эта часть у меня всегда выходила слегка смазанной. Оттого и не такой яркой, как предшествующая. Да я и пришла уже:
— Люса! Заказ последний забрали?!
Наша бессменная кухарка, домоправительница и нравоучительница в одном румяном лице, высунулась оным из дверей кухни:
— А, явилась. Нет. Я лишь в лавку за сыром бегала, но то — ненадолго… Мой руки и за стол! — прокричала, уже вновь исчезнув из виду.
Я же, почесав нос, недовольно вздохнула. Хотя, чего вздыхать? Сама же их и разбаловала, своих дорогих клиентов: «Ах, Зоя, у меня с утра море дел. Не могла бы ты сама до меня с готовой шкатулочкой добежать? Ноги то, не чета моим — молодые». «Конечно, монна Бо. Подумаешь, на другой конец города и пешком, в отличие от вас, с личным кучером и повозкой». «Зоя, солнышко, буфет большой, да и жалко его трясти. Так может, ты сама ко мне со своими кисточками, красками?» «Конечно, монна Луиза, мне ведь так нравится на себе свой, тоже «почти буфет» таскать. И что особенно радует — раз пять, не меньше, придется». А здесь и вовсе случай «тяжелый» — детская колыбель из бука. И ведь нужна была «убийственно точно» в срок, как подарок дорогой жене в преддверии первенца… Может, рожать
С этими мыслями я и отужинала. Потом походила в своей маленькой мастерской вокруг чудно-прекрасной колыбели. Поводила пальцами по лазурно-желтым лаковым дельфинам в окружении желто-лазурных звезд, ракушек и рыб и… еще раз вздохнула:
— Надо тащить. А, вдруг?.. Да, мало ли, что у них там «вдруг»? — и как всегда, потащилась…
Уф-ф… Весь наш, натыканный по прибрежным скалам городок — лестницы, лестницы, одни сплошные лестницы. Длинные, короткие, узкие, широкие. Новые и напоминающие скорее рябь на море, чем полноценные ступени. Таков уж Канделверди. А между лестницами — кривые улочки, маленькие площади и тупиковые дворы. Наш же просторный дом выглядел среди такого разнообразья приятным, хоть и редким местным исключением. Потому что имел свой собственный сад и свою небольшую пристань. Был лишь один минус у всей этой роскоши — лестница, ведущая с конца улицы высоко наверх, в основную часть городского «муравейника». Вот по ней я, с пыхтением, и начала свой, отягченный колыбелью, подъем. И поначалу, вроде как справлялась. И даже не жалела, что отказалась от помощи Люсы (в приложении с которой шли обязательные причитания с назиданиями), но потом, что-то загрустила, примерно, в середине пути. И ведь, как назло — ни одного знакомого попутчика. Лишь незнакомые встречные. А от них, кроме насмешливо-сочувственных гримас иной помощи точно не…
— Девушка, а разрешите к вам обратиться? — высокий поджарый парень, огласившись мне в спину, замер с улыбкой наперевес. И было в его улыбке столько обескураживающей наглости, что я вмиг провела параллель между ее «носителем» и отчаянным портовым котом. Сходство это в моей голове усугубилось и клочьями ранней проседи, торчащими на черной мужской макушке, и задиристым красным платком на шее. — Так вы мне позволите?
— А вы, наверное, заблудились? И вам, по всей видимости, в порт?
— Так точно. И я как раз оттуда.
— Угу.
— И мне нужна улица Причальная. Была нужна. Совсем недавно, до встречи с вами, — оскалился он еще шире.
— Да вы, никак, мессир — кавалер? — присоединилась и я к нему. Правда, про себя. — Тогда меня зовут Зоя и вот вам — кавалерская ноша. Или вы…
— Зоя?!
— Ну да. А… что?
— Зоя… Имя у вас — судьбоносное, хоть я и не знаю, что оно означает. А меня зовут Зача, — протянул он длинную руку. Я же на миг засомневалась:
— Да неужели? — а потом, вместо своей, развернула увесистое колыбельное изголовье. — Оно «жизнь» означает. Ну, так вы идете? Раз Причальная улица уже неактуальна? — парень, сменив траекторию, с готовностью ухватился за отверстие в широкой доске:
— Конечно, иду. С вами, Зоя, хоть…
— А «Зача» что означает? — взявшись по удобнее, продолжила я подъем с другой от кроватки стороны. И какое же это… облегчение. Уф-ф.
— А можно я не буду о том распространяться? — напомнил о себе парень.
— Это почему?
— А хотя… Дело в том, Зоя… Матушка моя очень долго молилась о первенце. И через восемь лет и трех мужей, когда уже была готова и на совсем скромный вариант…
— Дочь?
— Да хоть на хорька, лишь бы был.
— Угу.
— И вот именно тогда, Бог и преподнес ей подарок — меня. Поэтому, мое полное имя даже в расшифровке не нуждается — Зачарий.
— То есть? — открыла я рот.
— То есть оно и… есть, — в ответ пояснил он. — «Долгожданное зачатие». Однако, некоторые мои… знакомые дамы, толкуют его по-своему.
— Угу-у.
— Трактовали, пока я им представлялся по всей форме. И это их, скажем так…
— Еще бы, — уже не сдерживаясь, прыснула я, скосясь на качающуюся между нами колыбельку. Мужчина, проследив за моим взглядом, выразительно скривил рот. А потом… присоединился: