Нарисую себе сына
Шрифт:
— Верую в Единородного Бога всех живущих на Алантаре христиан, — как боцману из шеренги, отчеканил, вдруг, Дахи. — И назван в честь Святого великомученика, покровителя солдат, лучников и… гончаров, Себастьяном. Но… лучистая монна, зовите меня просто, Дахи, — и совсем уж нагло расплылся во все лицо.
— Мама моя…
— Ох, ты ж…
— Себастьян, значит?
— Так точно, лучистая монна.
— Ну-у… тогда зови меня просто, монна Розет. Ты к нам надолго, Дахи?
— Розет?
— А чего? — вперилась она в мужа с «лучистым» прищуром. — Ты ж сам хотел нанимать кого-нибудь из
— Ох, и… — прихлопнув ладонь к затылку, развернулся тот ко мне. — Зоя, мы ж праздновать сейчас будем.
— Что? — сглотнула я слюну… после такого-то.
— Так горшки наши расписные ушли, не касаясь лотка. Даже те, что ты «пробными» посчитала.
— Беп-пе?
— Ах, да, и сегодня ж еще — Рождество. Так что… Дахи.
— Да, мессир Беппе!
— Надеюсь, у тебя не только язык длинный?
— Не-ет, — насмешливо скривился малец. — Я много чего умею.
— Ну, пойдешь тогда ко мне в сезонные подмастерья, охранник. У нас к Пасхальной ярмарке много работы будет. Зоя, я и темперы тебе еще купил. Кстати, как самочувствие?
— Теперь совсем… хорошо, — с глубоким чувством, выдохнула я…
Пламя в каминной нише раскрасило суровые серые камни медовыми всполохами янтаря. А в маленькой комнате остро пахло хвойником, жареным мясом с пряностями и сухой теплой глиной (куда ж без нее?). Отблески огня плясали на пышных усах мессира Беппе, откинувшегося в своем скрипучем кресле, и в прищуренном взгляде монны Розет, тянущей за столом чай… А глаза у нее и в правду, лучистые. И как я раньше и этого не увидела? Вот Дахи, так сразу… Сам же востроглаз, приткнувшись ко мне на каминных ступенях, сонно сейчас внимал:
— Это же целое искусство, Дахи — гончарное ремесло. Ведь, хороший гончар, он, как… — скосился мессир Беппе на супругу. — как Бог, потому как всеми четырьмя стихиями управляет: огнем, водой, воздухом и землей. Даже легенда есть о том, как…
— Ну, ты, «повелитель стихий», опять любимую байку вспомнил?
«Повелитель» с готовностью вскинулся:
— Вот так я и думал, Розет! Не утерпишь ведь, чтоб ехидством своим не прервать.
— А чего это ты креслом своим на меня скрипишь? Нашел, чем хвастаться в святую то ночь. Уж сегодня б хоть воздержался.
— Так Он же все видит и в любую в году ночь, — воздел выбеленную глиной пятерню мессир Беппе.
— А и точно. Ну, так порадуй Его не очередным бахвальством а…
— Чем?.. Ну, чем?
— А-а, ты другого то и не знаешь.
— А вот и неправда!
— Ну ко, ну ко?
— А-а-а… Дахи!
— Так точно? — встрепенулся малец.
— А ты слыхал историю про наш рождественский кулич, панеттоне?
— Не-ет, мессир Беппе.
— А то я тебе сейчас расскажу! — с вызовом скрипнуло старое кресло.
— Да неужто? — скептически брякнула на столе кружка. — Ну так, мы с Зоей тоже послушаем… с какого места ты к горшкам своим «сворачивать» начнешь.
— Кхе-кхе!.. Значит, дело было так… Еще в старом предтечном мире. Влюбился один знатный молодой мессир в дочь простого городского пекаря. А та была гордая и бездельников на дух не переносила. Вот он и решил заделаться к ее отцу в подмастерья, чтоб быть к ней поближе и уважение заслужить.
— Разве только те, в которых тесто месили, — констатировала монна Розет. — А еще что-нибудь знаешь, драгоценный ты мой?
Рассказчик старательно напыжился:
— А, знаю. И это — уже местная сказка. И тоже про Рождество. Дахи!
— Я вас внимательно слушаю, — протер тот со ступеней глаза.
— Ага… В одной предгорной деревне жил маленький мальчик. Всем был хорош и пригож. И звали его Спо. Однако, фея Бефана, что разносит на своей метле всем детям рождественские подарки, всегда его стороной облетала. По какой оказии, Спо не знал и очень расстраивался. Ведь плохих дел он не делал и родителей уважал. И вот однажды, возвращался он домой в страшную метель. Глядит, торчат из сугроба… а зима тогда снежная была, не то, что, сейчас — только грязь на перевале развезет, так, что колеса вязнут и товар, того и гляди…
— Беп-пе…
— Кхе… Торчат оттуда чьи-то обутые пятки. Начал он их откапывать. А там — фея Бефана собственной горбоносой персоной. Закружило ее, значит в метели. Вот с курса и сбилась. Отчихалась она, метлу свою стряхнула, и благодарить начала, а Спо к ней — со встречной претензией. Давно вопрос назрел: так мол и так, отчего полное игнорирование? Бефана ему в ответ: «Потому что грязнуля ты, Спо». Мальчик ей свою мордашку румяную и руки явил: нет, чистые. Фея извинилась, порылась в своем мешке и достала ему оттуда самый большой подарок. И с тех пор больше стороной не облетала.
— Так, а с чего она это взяла? — поскреб свое чистое ухо Дахи. — Про грязь?
Мессир Беппе довольно расплылся под пышными усами:
— Так имя у него — «Спо». Что в переводе с того же исходного — «Пятнышко». Отсюда и все это недоразуменье.
— А-а-а-а, — отозвался слушатель громким протяжным зевком.
— Браво, Беппе. Браво. Однако пора и честь соблюсти.
Дахи о соблюдении такой «чести» упрашивать вообще не пришлось. И вскорости он уже сладко сопел на топчане. Я и сама частенько лишь до него от стола «доползала». А теперь, видно, уютное место перешло к моему личному маленькому «охраннику». Супруги, привычно бранясь (воркуя), ретировались наверх, в спаленку мессира Беппе. Я же, подбросив в камин поленьев, надела на себя меховой жилет и тихо вышла на улицу.
Рождественская ночь сегодня в честь самой себя распахнула все закрома звезд. Но, полноправно царила на небе Луна. В синем круге из подсвеченной ею же бездны. И она сейчас была совсем непохожей на сиротливую половину древней Вананды. В этом своем всевластном сиянии, но… Я обхватила руками живот и, приткнувшись спиной к косяку, стояла и смотрела на Луну. Собственная моя жизнь, взбудораженная возвращением в нее Дахи, представлялась, то, чередой нелепостей со случайностями, то, источником глубоких философских измышлений. И прийти бы к ним… Только вот, Луна… Она мне мешала, навязчиво сворачивая любую мыслительную потугу лишь к одному.