Нарко. Коготь ягуара

Jeff Mariotte

NARCOS: THE JAGUAR’S CLAW

Скоттсдейл, Аризона, Соединенные Штаты Америки, 1993 год

Человек по имени Луис Робертс – или Лу, как называли его друзья и коллеги по работе на почте, хотя по-настоящему его звали Хосе Агилар Гонсалес, – протиснулся в стеклянные двери универмага «Робинсонс-Мэй» в аризонском «Скоттсдейл фэшн сквер» с целой охапкой

магазинных пакетов. Он отправился в пассаж ради рождественских закупок, обратив к своей выгоде распродажу на следующий день после Дня благодарения.

К щедрости Лу приохотился в предшествующий период жизни, когда его доходы намного превышали нынешнюю зарплату за сортировку почты. Ему нравилось преподносить подарки. Коллеги и соседские ребятишки привыкли ожидать их, считая Лу этаким Санта-Клаусом. Но с его скудным доходом набеги на магазины во время распродаж стали вынужденной необходимостью.

Его красный «Форд Эскорт» – очередной шаг вниз по сравнению с прежними деньками – был припаркован на стоянке, выходящей на Кэмелбэк-роуд перед «Робинсонс-Мэй». Лу повезло найти местечко настолько близко; на парковке яблоку негде было упасть, и автомобили кружили возле нее стервятниками, норовя воткнуться в любую наметившуюся щелку. Пока он ждал на обочине шанса перебежать на стоянку, мимо медленно прокатил черный «Мицубиси Монтеро» с тонированными стеклами. Сидевшие внутри водитель и пассажир – оба испанской наружности – проводили его взглядами. Лу не узнал ни того, ни другого, но это еще ничего не значит. Судя по выражению их лиц, насколько можно было разобрать сквозь затемненные стекла, он счел, что его узнали.

Выронив пакеты, где стоял, Лу развернулся и рванул к универмагу. И уже был у двери, когда дорогу ему преградила выходившая женщина. Лу пропихнулся мимо, вынудив ее выронить что-то, грохнувшееся со звоном бьющегося стекла, но не задержался ни на миг. Петляя по проходам, запруженным народом, хоть и не во весь дух, но уж заведомо побыстрее трусцы, пронесся через магазин и выскочил в главную зону пассажа за пару минут. И всю дорогу его правая рука была засунута за отворот кожаной куртки, поближе к стволу.

Широкие коридоры были забиты празднично выглядящими покупателями. Взгляд Лу метался туда-сюда, отыскивая путь к бегству и высматривая врагов. Большинство покупателей были белыми, многие с семьями и детьми. Разумеется, убийцей мог оказаться любой из них, но Лу всегда считал, что когда они явятся, то будут латиносами. Скорее всего, колумбийцами. Возможно, даже лично ему знакомыми.

Не видя никого, кто представлял бы непосредственную угрозу, он направился к другому выходу, шагая быстро, но уже не срываясь на бег, не желая привлекать лишнего внимания. И держал рабочую руку за отворотом куртки поближе к кобуре – просто на всякий случай.

Встречавшиеся покупатели по большей части были в приподнятом настроении; слышались смех и возбужденные голоса. Из динамиков системы оповещения лилась «Рождество твоими глазами» Глории Эстефан [1] . Лу радовал ее успех в США; Майами он ненавидел, но поскольку мог считать ее кубинкой, то игнорировал ее майамскую родню. Пару минут назад он даже мог бы и сам замычать мелодию, улыбаясь подобно многим окружающим. Но сейчас вместо того взмок, подавляя панику – цену многих лет паранойи, жизни в бегах, вечной оглядки через плечо.

Мужчина испанской наружности сменил курс, словно желая преградить ему дорогу. Лу срезал наискосок, на противоположную сторону прохода. Женщина внезапно полезла в сумочку. За пушкой? Лу сжал рукоятку своей и двинулся так, чтобы между ним

и женщиной была семья.

Углядел впереди коридор, ведущий к туалетам. Они обеспечат некоторое уединение; если понадобится, можно будет дать отпор. Двинулся было к ним, но уже на полпути коридор начал все больше и больше смахивать на тупик. Там он окажется в западне, и улизнуть будет некуда. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Лу припустил бегом к ближайшему эскалатору. По пути увидел одинокого мужчину, несшего небольшую сумку и глядевшего в его направлении. Добравшись до эскалатора, принялся перешагивать по две ступеньки зараз, протискиваясь мимо людей, стоявших столбом, позволяя машине нести себя вверх.

На верхнем этаже он, бросив миндальничать, пустился во всю прыть к мостику, перекинутому через Кэмелбэк-роуд. В «Нордстроме» снова сбавил прыть, по пути вниз на эскалаторе озирая окружающих. Его пальцы касались рукоятки пистолета в готовности выхватить его из кобуры.

Пот крупными каплями выступал на лбу, сбегал по щекам, щипал глаза. Казалось, эскалатор едва ползет.

Наконец ступив на нижний этаж, Лу быстро зашагал к выходу и наружу, через маленькую парковку, выходящую на Голдуотер-бульвар. Если нападение и произойдет, то здесь. Он поворачивал голову туда-сюда, высматривая потенциальные угрозы. По ту сторону бульвара была автобусная остановка, и автобус менее чем в квартале отсюда с пыхтением подбирался к ней. Дождавшись разрыва в уличном движении, Лу перебежал улицу, как раз подоспев, чтобы сесть в автобус. Нашел сиденье в задней части салона и поехал без определенной цели, внимательно следя за каждым севшим пассажиром, но и поглядывая на улицу.

Луис Робертс должен умереть, чтобы Хосе Агилар Гонсалес мог прожить еще день. На существовании жизнерадостного Лу, любимца и посетителей, и коллег, щедрого Лу, одаривавшего рождественскими презентами окрестных ребятишек и дававшего им на Хэллоуин самые лучшие сласти, поставлен жирный крест. Придется покинуть Аризону; слишком близко к Мексике – он всегда это знал, но старался игнорировать.

Куда же податься? Куда-нибудь на север Чикаго? Миннеаполис? Может, Детройт? Куда-нибудь подальше от южной границы…

Впрочем, разве расстояние имеет хоть какое-то значение? Согласно новостям из Колумбии, Пабло Эскобар – беглец в собственной стране. Но руки у El Patr'on’а [2] длинные, а память и того длинней. Слово «прощение» в его словаре отсутствует напрочь.

Лу – Агилар – ехал в автобусе, наблюдал и обдумывал дальнейшие шаги.

Медельин, департамент Антьокия, Колумбия, 1981 год

Глядя на жену Луизу, Хосе Агилар Гонсалес видел олицетворение красоты, радость во плоти. Она ни капельки не напоминала колумбийских королев красоты, которых он видел по телевизору и в газетах. Ее кожа была куда темнее, чем у них, черты не столь утонченные, вылепленные более щедро. Она была коренаста, с широкой талией, груди маловаты для ее фигуры, а икры, почти не сужаясь, переходили в бесформенные лодыжки.

Взгляд ее карих глаз с золотистыми искорками больше всего на земле напоминал Хосе рай. У нее была застенчивая лукавая улыбка, то чаровавшая его, то повергавшая в трепет до кончиков пальцев. Он любил держать ее в объятьях, а когда не мог этого сделать, любил наблюдать, как она движется, или дышит, или просто присутствует. Любил ее смех, ее пылкий рассудок, то, как она с головой уходила в любое дело.