Наркомафия
Шрифт:
Депутат был невысок, фигурой плотен, одет неброско и солидно, как требовал протокол, выглядел на свои тридцать четыре, улыбка словно приклеилась к его русопятому лицу. Он держал в руке пучок алых гвоздик и явно не знал, куда их девать. Газетчики и телевидение Депутата не осаждали, уезжал он тихо и скромно, провожали его молоденькая женщина и двое парней в кожаной амуниции.
– Ни свастики, ни портрета фюрера, никаких прибабахов, – разочарованно произнес Крячко. – К чему бы такая скромность?
– Положение обязывает. Я знал, как это звучит по-французски, да подзабыл. Вот будет номер, если я все придумал и никакой носильщик не появится. – Гуров достал сигареты,
Крячко перегнулся через столик, хлопнул друга по плечу.
– Здесь носильщик, я его вижу.
– Ты сукин сын, я давно это знал!
– Нервы, господин сыщик, в Ессентуки, на воды…
– Стоп! – Гуров схватил Крячко за руку, сжал так, что Станислав чуть не вскрикнул. – Мы же договорились, чтобы служба тут не околачивалась! Кретины, что они вытворяют?
По платформе шли двое мужчин, они покачивались, изображали пьяных, один размахивал шикарным букетом, что-то весело говорил.
– Не может быть! – решительно сказал Крячко. – Так плохо быть не может!
Мужчины с цветами прошли мимо вагона, затерялись в толпе. Гуров утерся ладонью, достал носовой платок, криво улыбнулся.
Жеволуб приехал на Белорусский загодя, прошел через зал ожидания, покурил у входа в кассовый зал, хотел пообвыкнуть, присмотреться к людям. Некогда, будучи молоденьким опером, он частенько работал на вокзалах, задерживал карманников, доставлял в отделение спекулянтов, которых в те годы преследовали, так как ничего не знали о частной собственности и мелком бизнесе. Виктор был честным парнем, лишь на второй год работы узнал, что мелких спекулянтов, которых он со скандалом таскал, из отделения вскоре отпускали, получив с людей мзду.
Белорусский вокзал всегда считался одним из самых спокойных и чистых вокзалов. Жеволуб на них давно не бывал, сравнивать не мог, отметил лишь, что публика в основном чистая, пьяные встречаются, но в собственном соку, никто посреди зала не лежит. Минут двадцать он стоял у холодной стеночки, смотрел людей, восстанавливал навыки.
Естественно, что публика в основном приезжая, москвичей мало, их определить легко по деловой несуетливости и конкретности поведения. Москвич, даже если и не знает, куда идти, оглядывается спокойно, не пристает с вопросами к окружающим, ищет нужную надпись, указатель, а если и подойдет с вопросом, то выборочно, не к первому попавшемуся. Жеволуб привык к вокзалу быстро, все как было, словно пятнадцати лет и не минуло. Ну, киоски сверкают иностранными товарами, люди одеты наряднее, разнообразнее, нет однородной серости толпы, почти каждый сам по себе. Но отличить приехавшего от уезжающего, один встречает, а другой ждет, – дело нехитрое, как и прежде, люди на вокзале, как блюда в меню, расписаны и отделены друг от друга достаточно четко, человек грамотный разберется.
Из боковой безымянной двери вышел парнишка, хоть и не в форме, а понятно, что мент, вокзальный опер, оглядел зал привычно, цепко, стоит, делать ему нечего.
Командированный с портфелем и чемоданом – видно, что билет у него имеется, в Москве не впервой, – направился к буфету, будет ждать, когда объявят посадку.
Молодая пара с цветочками, москвичи, но вокзала не знают, может, встречают, может, провожают, залетели не в тот подъезд, им лучше улицей на платформу выйти.
Жеволуб был собой доволен, взглянул на часы, решил, что надо выйти на улицу, взглянуть на пути, состав может стоять, а объявление о посадке задерживается.
Он выбрался в город, за тридцать минут совсем стемнело. Он двинулся в обход вокзала, миновал лимузины, которые презрели «кирпич» на въезде. Понятное дело,
Жеволуб увидел табло – четкие буквы «Москва – Париж», и состав стоит, и люди по платформе идут, без всяких объявлений. Он уже решил, что пройдет платформу быстро, не оглядываясь, до конца состава, неважно, откуда нумерация. За пару минут до отправления двинется в обратную сторону, одиноких мужиков без цветов и без вещей в этот момент будет идти много. Наружка, если таковая присутствует, вблизи пятого вагона должна обрисоваться. Так он и сделал, шел по краю платформы, воротник поднят, руки в карманы, на людей не смотрел, так, идет человек, который знает, какой вагон ему нужен. Краем глаза он все-таки схватил «свой» вагон, головы не повернул, знал, тут главное, без нервов, все обрисуется на обратном пути.
Он увидел ментов сразу, шагов за двадцать. Два мужика стояли у дальнего конца платформы, курили, один держал под мышкой здоровенный букет. Они, видно, считали, что коли стоят в полумраке и в стороне, так никто на них и внимания не обратит. Что ребята из «конторы», никакого сомнения не было, такой букет нынче много стоит, человек, который заплатил свои кровные, не сунет цветы под мышку, как банный веник. Жеволуб шагнул к вагонам, смешался с провожающими, помог засунуть в узкую дверь тяжеленный баул, затем отошел на длину одного вагона. Менты чуть виднелись. Жеволуб за ними наблюдал.
Молодец, похвалил себя Жеволуб, ты таким лопухом никогда не был. Теперь выяснить, какой вагон они провожают, и в кассу за «зелеными».
Гуров смотрел на Депутата и думал о том, как, когда и на чем Организация прихватила молодого человека. Способов существовало множество, даже сыщик не мог их все перечислить. Гуров размышлял на общие темы, но «держал картинку» внимательно. «Герой», девушка, два парня, два чемодана стоят на мокром асфальте, кейс в руке у парня. Вся группа находится метрах в трех от подножки. Депутат вынул из кармана билет, шагнул к вагону и тут же рядом оказался носильщик, подхватил один из чемоданов, что-то сказал, выждал, пока проводник пригласит в вагон, шагнул вовнутрь. Простенько: носильщик поднял один чемодан, а вошел с двумя.
– Видел? – спросил Гуров скорее себя, чем Крячко, но последний расценил вопрос как оскорбление.
– Извини, командир, вздремнул чуток. Так будут они садиться или нет?
– Ладно, ладно, – миролюбиво сказал Гуров и провел ладонью по стеклу, пытаясь стереть капли дождя.
– Ты хорош. – Крячко довольно хмыкнул.
Гуров увидел идущего по краю платформы Жеволуба, не узнал, лишь обратил внимание на быстро двигающуюся фигуру, отметил, что человек отвернулся.
– Станислав, что-то не так. – Гуров взглянул на друга, затем на часы: до отправления оставалось чуть больше десяти минут. – Ты видел мужика, сейчас мимо проскочил?
– Ну? Состав длинный, человек торопится. Знакомый?
– Не разобрал, – Гуров почувствовал тревогу. – Надо открыть дверь на эту платформу.
– Нет проблем, – ответил Крячко. – Изнутри она открывается.
Гуров успокоился, наблюдал, как один из провожающих вынул из кейса бутылку и рюмки, как вышел из вагона носильщик, подхватил последний чемодан, унес вовнутрь.
– Как ни мучилась, а родила, – сказал Крячко. – В принципе можно уходить. Мы свою работу сделали. Хотя я говорил и повторяю: это не наши грядки. Мать твою!