Наркоманы красоты
Шрифт:
«Одной?» — сказал я. «Я не уйду, пока ты не скажешь мне уйти».
Её лицо пришло в уныние. «О. О милый. Как бы мне объяснить тебе. Ты — прекрасный человек, Миллен, но ты никогда не сможешь стать Байроном Осимри».
«Нет, конечно, нет…»
Она перебила. «Можно я расскажу тебе, что я думаю о зле? Пожалуйста? Ну тогда… Я подозреваю, что Байрон когда-то был жестоким человеком, который совершал ужасные вещи, чтобы приобрести своё богатство. Перед тем, как приехал на Ноктайл и я вышла к нему.
Я думаю, зло — это вот что:
Я узнала душу Байрона до самого дна, во всём её блеске и красоте — потому что он отдал её мне. Я никогда не смогу в такой же мере узнать твою, хотя я уверена, что твоя душа точно так же прекрасна. Или даже более прекрасна… это не имеет значения».
«О», — сказал я онемело.
Она вытерла глаза. «Ты был очень добр, Миллен. Я благодарна; ты был нужен мне и на некоторое время ты облегчил моё сердце. Но ты не Байрон, ты не мой дорогой, который не намеревался быть жестоким». Она посмотрела на грааль с ненавистью такой сильной, что я отступил назад.
Затем она повернулась обратно ко мне и её глаза были пусты ото всего. «Он отдал мне свою душу. А потом я его убила».
Я положил ей руку на плечо, но она сбросила её. «Я думаю, мои создатели намеревались быть жестокими. Никакая машина, даже машина из плоти и крови, не должна чувствовать подобной боли только из-за того, что сделала свою работу.
Я знаю, почему мы сделаны подобным образом. Знаю, но это всё равно неправильно. Боль нужна, чтобы гнать нас обратно в Око. Назад к забвению, обретаемому в Оке». Она сделала паузу и с содроганием вдохнула. «Мои создатели недооценили человеческую талантливость, не так ли?»
Я не смог ответить.
В конце концов она взяла меня за руку и повела меня вверх по спиральной лестнице в свою маленькую комнату на вершине башни.
Там было только одно окно, такое же узкое, как в моём гостиничном номере. Она потянула меня к нему. Я посмотрел вниз на Око и увидел, что вдовий загон был прямо под нами.
Прекрасные женщины, волоча ноги, устало спускались по ступеням в белую жидкость загона, держа свои граали в заботливых руках.
Мэделен издала сдавленный звук боли и прижалась лицом к моему плечу. Я обнял её руками; это всё, что я смог сделать.
Мы спали в её кровати, но это больше не был сон радостного изнеможения, каким бы он мог быть.
Мне снилось, что мы лежим вместе в очень небольшом пространстве, при тусклом меняющемся свете, на жёсткой узкой кровати. Повернувшись на бок, я смотрю на неё со своей обычной желанной сосредоточенностью, пока она спит.
Слезы просочились из под её век и увлажнили изгибы её щёк. Я вынужден перевести взгляд и, поэтому, смотрю на её груди — разумное
Но затем её смотрящие вверх соски стали выделять белые капельки — молоко с благоуханием Ока. Молоко сбежало вниз по её бокам и образовало под ней лужу. Её соски зажурчали как родники и с нелогичной плавностью сна я обнаружил себя плавающим в сладкой белизне.
Мэделен исчезла, её сущность истаяла в жидкость, которая удерживала меня. Некоторое время я чувствовал удовлетворение, но потом я осознал, что уже долгое время я не дышу. Я открыл рот и попробовал молоко, и понял, что тону в молоке печали.
Я проснулся без метаний, вытолкнутый из сна плавно и внезапно.
Я поднялся, не потревожив Мэделен, и закутался в халат из хлопка. Долгое время я стоял рядом с её кроватью и смотрел на неё, наполняя свои глаза стольким количеством её красоты, сколько они смогут вместить.
Она спала на животе, правая рука согнута под головой. Одна длинная нога выскользнула из под одеяла.
Я наклонился по-ближе и рассмотрел, как её аметистовые ресницы ласкают бледную кожу под ними.
Думаю, я надеялся, что она проснётся. Но она не проснулась.
Я спустился по спиральной лестнице. Эгоизм и грусть кричали на меня, но я игнорировал их голоса и ни о чём не думал, вообще ни о чём, и не держал внутри себя ничего, кроме хрупкого слащавого порыва, который выгнал меня из её постели.
Когда я добрался до комнаты, где ожидал её грааль, я поднял кадку из плавленного камня и разбил контейнер.
Я раздолбил грааль, колотил по нему, пока его шар не сломался и не рассыпал все свои драгоценные внутренности. Тонкая струйка коричневой жидкости закапала на плинтус. Она резко пахла гнилью.
Я бросил кадку как раз, когда в комнату вбежала Крондиэмская служанка.
Она остановилась как вкопанная, руки взметнулись ко рту.
«Я закончил», — сказал я.
Мэделен спустилась по лестнице. Выражение на её лице, когда она увидела разбитый грааль, было именно тем, на что я надеялся. Однако пока эта восхитительная улыбка изгибала её рот, она сказала служанке: «Вызови Туристическую Полицию».
Служанка порысила прочь.
«Спасибо тебе, Миллен», — сказала она. «Прощай. Прощай».
Я сумел лишь отрывисто кивнуть. Что я мог сказать? Она помахала рукой и вошла в зал. Я слышал мягкий топот — её босые ноги торопились прочь.
Через некоторое время я вышел на террасу. Я увидел, как она пробежала несколько последних шагов к волнолому. Когда она бросилась со стены в превосходном прыжке, было что-то незабываемо торжественное в изгибе её тела.
Око сомкнулось над ней и она исчезла.
Когда прибыла Туристическая Полиция, они, по-началу, не поняли, а потом пришли в холодную ярость. Они конфисковали мой мольберт и мультипамять, на которой были последние изображения Мэделен.