Народ лагерей
Шрифт:
Дёрдь Санто возмущен разговорами только о еде.
Председатель: Вернемся к теме обсуждения. Кто желает высказаться по поводу Венгерского легиона?
Бела Кон: Предлагаю ставить на голосование.
Йожеф Трефа: Надо составить прощение, и кто согласен, пусть подпишет.
Дежё: Как обстоят дела в других лагерях?
Председатель: Нельзя же все время на других оглядываться! Каждый
Дежё: Я не то имел в виду. Ходят разговоры, будто бы многие офицеры не станут подписывать. Они ведь знают, что после войны в Венгрии произойдет земельный раздел. А многие офицеры владеют землей.
Пал Сабо: Разделят землю — и правильно сделают. Пошли эти графья куда подальше! У одного густо, у другого пусто — разве это справедливо?
Вильгельм: Сейчас речь не о разделе земли, а о Венгерском легионе.
Председатель: Но можно говорить и о разделе.
Андраш Бот: Дисциплина — вот чего нам не хватает. Как начальник 115-го барака заявляю: перекличка по утрам тянется по полчаса.
Голос из толпы: А иначе? Пока разыщешь табак да простыню, которые ночью спер сам Бот!
Бот не понимает намека.
Тот же голос: Жулик он и есть жулик. Что же здесь непонятного?
Председатель: Вернемся к повестке дня.
Кон: Предлагаю голосовать!
Трефа прознал, что офицеры уже не первую неделю обсуждают вопрос о создании легиона. Офицеры — за, а вот, например, генерал-лейтенант граф Штомм, самый старший по званию среди пленных, — против.
Йожеф Киш: Все равно надо вступать в легион, иначе из-за колючей проволоки вовек не выбраться.
Старший лейтенант Фехер: Это ведь тот самый Штомм, который во время отступления хотел зайти в дом погреться, а немцы его выгнали. Тогда-то он и отморозил ноги, так что пришлось делать ампутацию.
Кауфман заявляет, что у него тоже отморожены ноги.
Председатель: Это к делу не относится.
Кон: Давайте голосовать.
Кауфман: Очень даже относится! Пусть я и хромой, а хоть сейчас готов сражаться.
Трефа: Но Штомм не подписал. И генерал-майор Дешео — тоже.
Вильгельм: Фи!
Лайош Фишер: Не подписали — и ладно. Можно сформировать легион и без них. Таким генералам все равно веры нет.
Пал Сабо: До каких пор беднякам будут затыкать рот? Да здравствует Венгерский легион!
Пал Варга: Все станет по-другому,
Председатель выражает радость, что большинство подходит к вопросу патриотически.
Бела Кон: Тогда давайте проголосуем!
Председатель выражает недоумение, отчего Кон так настаивает на голосовании, если сам он чехословацкий подданный.
Кон: Не о том речь. Я из приграничного местечка. Оно сперва относилось к Венгрии, теперь опять отойдет к Чехословакии, но сам я венгров очень даже уважаю.
Председатель: Приятно слышать. Кто еще хочет высказаться по поводу Венгерского легиона?
Козма: Прошу отметить, что зерно теряется понапрасну.
Председатель: Какое еще зерно?
Козма: Хлебное, какое же еще? Вот я полгода пробыл в колхозе…
Председатель: Причем здесь это?
Козма: Потому как система-то не из лучших. Урожай убирали комбайнами, и зерна просыпалось — ужас! К чему, спрашивается, этак добро разбазаривать?
Председатель: Просыпалось, и ладно. Здесь, слава богу, добра хватает. Кто хочет высказаться насчет легиона?
Козма: Я ведь тоже не против легиона. Просто к слову пришлось…
Старший лейтенант Фехер: Пусть клуб подпишет прошение, а там и мы все присоединимся.
Хаммерман: Не все, а только те, кто действительно хочет сражаться.
Доктор Фейер: Выходит, и Хаммерман готов подписать?
Хаммерман: Увидим, кто первый наложит в штаны!
Чонтош призывает венгров сплотиться, как русские и англичане. Сейчас главное — солидарность.
Председатель объявляет собрание закрытым…»
* * *
После этого обитатели 115-го барака спели «Гимн» и отправились на боковую.
На другой день было написано обращение «К советскому правительству» с просьбой о формировании Венгерского легиона — красивым почерком с завитушками и тоже на оберточной бумаге. Из пятисот десяти пленных его подписали четыреста девяносто восемь. Двенадцать человек подписать отказались: восемь под тем предлогом, что они «так и так не венгры», один заявил, что с него, мол, хватит, он сроду больше не возьмет в руки оружие. Война ему нужна, как стекольщику, который пуще всего боится хлопнуться наземь с ящиком стекла. Против такого аргумента не попрешь. Последние двое оказались ортодоксальными назореями.